воздуха, без выхода. У него не было ни одной ясной мысли, ни одного побуждения, а только серое, давящее, душащее чувство беспросветного и бесконечного одиночества. Отныне он один во всем мире, таком огромном, что ему даже нет названия. Та огромная дыра, дующая стылыми ветрами, которую он ощущал рядом с собой после убийства Эггбранда, снова распахнула свою бездонную пасть. И теперь она была гораздо ближе.
Оддборг хозяйка поджимала губы, Модвид бровями делал ей знаки молчать. Он понял, что больше ему не придется тратить слова на уговоры гостя.
В последний день перед отъездом на свадьбу Рагна-Гейда проснулась до рассвета и долго лежала, глядя в темноту и вспоминая свой сон. Он стоял у нее перед глазами, как наяву. Вчера ей не сразу удалось заснуть: едва лишь накатывалась дрёма, как начинало мерещипъся, что где-то рядом стоит огромный серый тролль, туманно-расплывчатых очертаний и без лица, и протягивает руки, чтобы схватить ее, как только она заснет. Но Рагне-Гейде было не страшно, а только тоскливо, так же, как и все последние дни. Поэтому она не сопротивлялась дрёме и заснула. И серый тролль исчез — наверное, он не успел, неповоротливый и вялый, проскользнуть в ее сон вслед за ней.
А Рагна-Гейда оказалась в густом лесу, где деревья были такими огромными, что люди перед ними казались всего лишь букашками. Между исполинскими толстыми стволами тянулась узенькая, едва заметная тропинка, густо усеянная палыми листьями. Груди упругой листвы глушили звуки шагов, и человеческие ноги ступали бесшумно, как мохнатые лапы лесных троллей.
Впереди шел Вигмар и вел ее за руку куда-то в глубь леса по этой призрачной дорожке. Он не оборачивался, не говорил ей ни слова, и ей тоже не хотелось разговаривать. Им было нечего сказать друг другу, а Рагна-Гейда вообще ни о чем не думала. Откуда-то у нее было твердое убеждение, что вот так идти вдвоем через лес — это единственное, что им осталось. Исполинский лес составлял весь мир, а больше ничего не было.
Они дошли до какой-то крошечной избушки под крышей, густо поросшей мхом. Вигмар оставил Рагну-Гейду под огромным деревом и велел ждать его, а сам ушел в избушку. «Не нужно, чтобы кто-то тебя видел, — сказал он ей. — Я скоро вернусь». Дверь избушки открылась с противным скрипом, Вигмар шагнул внутрь, низко наклоняясь под притолокой, и дверь закрылась. Рагна-Гейда осталась ждать его, и чувствовала, что умирает, потому что осталась совсем одна, а одной на свете жить невозможно, как невозможно деревцу жить без земли. Замшелая дверь избушки, за которой скрылся Вигмар, увела его в какой-то другой мир. Рагна-Гейда ждала, вернее, просто сидела в гуще остановившегося времени, и не знала, давно ли он ушел, когда же наступит это «скоро», или оно давно прошло… Вокруг было тихо, и только ветви огромного дерева смутно и загадочно шептали что-то на недостижимой высоте.
А больше она ничего не помнила. Сон оставил тяжелое, тоскливое впечатление, но и пробуждение не порадовало Рагну-Гейду. Там, во сне, она все же была рядом с Вигмаром. Он вернется из этой замшелой избушки, больше похожей на кочку, непременно вернется. Разве не это ей обещала руна «тьюр»? Во сне у нее была надежда. А здесь, наяву, она в последний раз в жизни проснулась в женском покое усадьбы Оленья Роща, откуда ей сегодня предстоит ехать к Атли сыну Логмунда, чтобы стать его женой.
Стараясь никого не разбудить, Рагна-Гейда оделась и тихонько выбралась из душного покоя на воздух. При взгляде на каждую вещь тоска в сердце крепла: лучше бы их совсем не было, этих «последних»: последнего вечера дома, последнего утра, последнего умывания, последнего взгляда. Сгорело бы все в один миг… с ней самой вместе!
Рагна-Гейда не знала, кончился сон или продолжается. Темнота была такой тягучей, тоска висела в воздухе, разум молчал, а душа не верила. На сердце Рагны-Гейды не было отчаяния, ей не хотелось плакать и взывать к богам — у нее просто не было на это сил. Она только знала, что теплое лето ее любви, радости, призрачной надежды на счастье миновало, наступила осень; она засыпала, убаюканная прохладой, как засыпают травы и деревья, и зима подошла к самому порогу. Рагна-Гейда просто не верила, что завтра тоже будет какая-то жизнь.
Отворив дверь сеней на двор, Рагна-Гейда обнаружила, что не ей одной захотелось подышать. Гейр стоял возле угла дружинного дома и с угрюмой сосредоточенностью пинал носком сапога бочку с водой.
— Ты чего? — вполголоса окликнула его Рагна-Гейда. — Чего не спишь? Ещо рано.
— А ты чего? — отозвался Гейр, хмуро глянул на нее. — Тебе бы поспать подольше — потом уж…
Он не договорил и снова пнул бочку. Такое поведение больше подошло бы раздосадованному мальчику лет тринадцати, а не взрослому парню, которому к Празднику Дис сравняется девятнадцать,
— Мне какая-то дрянь снилась, — чуть погодя снова заговорил Гейр.
«И тебе?» — хотела спросить Рагна-Гейда, но не спросила. Прислонившись спиной к промерзшей двери,
— Как-то мне мерзко, — угрюмо продолжал Гейр. Даже и при желании он не смог бы выразиться яснее. — —Когда мы там, на побережье летом, мертвеца нашли, а потом на нас фьялли накинулись — вот тогда мне вечером так же мерзко было. Вот как сейчас.
— Значит, это у тебя предчувствие, — равнодушно обронила Рагна-Гейда. Сейчас ее ничто не могло оживить.
— Да ну, где мне! — буркнул Гейр. Он не верил, что сам может оказаться таким мудрецом, чтобы иметь верные предчувствия и немного предсказывать будущее. Просто — мерзко.
Рагна-Гейда молча кивнула. Ей тоже было просто —мерзко.
В сумерках из ворот усадьбы Ореховый Куст выехал довольно большой отряд — шестьдесят семь хирдмонов, не считая вождей. Сам Модвид Весло ехал впереди со своими родичами Сэг-Гельмиром и Хаки, которого звали просто Скалли — Лысый. «Самое важное — чтобы никто нас не увидел раньше времени, — так сказал Модвид вчера своим хирдманам. — Поэтому мы будем ехать всю ночь, денъ проведем в Осиновом Логу, а как стемнеет, подберемся к самой усадьбе».
Вигмар екал в середине строя, чувствуя за плечом привычную тяжесть копья. Плотный строй дружины нес его, как волны щепку, а ему самому не надо было ни о чем думать и ничего решать. Нечто похожее с ним уже было, когда он месяц назад ехал с Бальдвигом на тинг. Но тогда он только вступил в серое море отчуждения, а сейчас провалится в него с головой. Его родные погибли, и прежде всего ему нужно отомстить за них. А все остальное потом. Раньше он думал, что может решать сам за себя и жить так, как хочется. Боги научили его уму-разуму, как щенка учат палкой. Напрасно он думал, что уносит с собой свою вину. Она осталась, накрыла отца и сестру, ее невозможно было оторвать от них, как нельзя унести с собой землю и воздух родины. Теперь ему нужно выполнить долг — отомстить. А потом думать, как жить дольше, Если получится.
Когда он выходил из дружинного дома, Поющее Жало задело за косяк и зазвенело так
«Хотела бы я знать, что ты собираешься делать потом? — спрашивала у сына Оддборг хозяйка, когда мужчины принимались обсуждать свои будущие действия. — Найдутся охотники отомстить тебе за Стролингов. Хотя бы тот же хёвдинг». «Я никого не боюсь! — уверенно отвечал Модвид. — Хёвдингу и всем прочим будет не до меня. Фьялли вот-вот начнут наступать. И Торбранд конунг будет рад любому другу, который у него найдется в этих землях. Если я буду ему другом, то без труда снова стану хёвдингом. И уж тогда никто не помешает мне оставаться им до самой смерти!.»
Вигмар слушал, не пытаясь поделиться с хозяином тем, что сам знал. Что наступать здесь будут не фьялли, а рауды, что раудам нужна земля, поэтому следующим хёвдингом Квиттинского Севера станет кто- нибудь из племени Фрейра. Или даже славный Эрнольв ярл, муж йомфру Ингирид… Даже сидя в седле, Вигмар чувствовал ее так близко, как будто она пристроилась у него за спиной. Девчонка неумна, но горяча и мстительна — с нее станется попробовать навести на него порчу издалека. Но Вигмар не боялся. Ему было все равно.
