— А нам не стоит забывать о мести! — поспешно сказал Гримкель ярл и поверх лежащего тела Фрейвида посмотрел на Кнгвильду. — У него осталась дочь. Что-то мне не думается, что она нас простит. Она заставит своих детей мстить.
— Я же обещал ее в жены Аслану Облако, если вы докажете мне вашу верность, — сказал Стюрмир, тоже поглядев на Ингвилъду. Ее бледное от ужаса лицо не наводило на мысли о мести. — Она выйдет за него, и ее дети не будут мстить своей же родне.
— Я не хотел бы брать ее в род! — Гримкель беспокойно потряс головой. — Я готов доказывать тебе мою верность, конунг, как ты захочешь. Но эта женщина не нужна нам в доме! Я знаю этих, из Кремнистого Склона. Все их женщины — ведьмы! Это сейчас она такая тихая! А потом она опомнится и как-нибудь ночью зарежет Аслана и подожжет всю нашу усадьбу! Хорошо еще, если перед этим она не накормит его сердцами их собственных детей![30]
Стюрмир конунг с презрением покосился на Гримкеля. Напасть сзади на Фрейвида он не побоялся, но перед угрозой женской мести струсил. Впрочем, Гримкель всегда был трусоват. Все эти Лейринги таковы — горазды только кричать, как вороны перед битвой. А как дойдет до честного звона мечей — ищите их на дереве. Потому-то Вильмунд и не был отдан на воспитание в их род — Стюрмир надеялся, что Фрейвид Огниво сумеет передать воспитаннику часть своей твердости. Но увы — властолюбивый хёвдинг предпочел воспитать послушного исполнителя своих замыслов.
— Я вижу, тебе не знать покоя, пока она жива, — обронил Стюрмир.
Гримкель опять потряс головой.
— Не пачкайте ваше оружие еще раз, — сказал вдруг Сиггейр. С самого начала он впервые напомнил о себе, и конунг с ярлом повернулись к нему. — Не берите на себя еще одного убийства. Перед людьми ты можешь объяснять это как хочешь, конунг, но Однорукого Аса ты не обманешь — это было убийство. И убийство в доме бога. Конечно, Тюрсхейм — не роща Бальдра, где убийства запрещены, но Однорукому это не понравится. Ты послал Фрейвида в палаты Одина, но можешь искупить свою вину перед Тюром, если отдашь девушку ему.
— Ты хочешь, чтобы я принес его дочь в жертву Тюру? — переспросил Стюрмир.
Сиггейр кивнул, и конунг опустил глаза, задумавшись. Впрочем, долго думать не приходилось: из древности дошло немало страшных саг о том, как женщина мстила убийцам родичей, даже если сама была связана с ними замужеством и детьми. Пусть Лейринги спят спокойно. И зачем отдавать им богатства Фрейвида в приданое, если их можно просто взять себе? Ночной покой тоже чего-то стоит!
А Оддбранд еще в самом начале этого разговора повернул Ингвильду лицом к себе. Как бы там ни договорились между собой конунг, его верный ярл и хитроумный жрец, Ингвильде не приходится ждать добра от их решения.
— Сейчас не время плакать и взывать к богам! — жестко сказал Оддбранд, крепко сжимая свободной рукой плечо Ингвильды. Он видел, что девушка еще не опомнилась от потрясения, и хотел направить ее волю в нужное русло. — Твой отец убит, и у тебя нет иных защитников, кроме меня, а меня не хватит надолго. У тебя остался один только Хродмар сын Кари. Ты должна увидеть его. Прямо сейчас! Ты сможешь это сделать!
С трудом понимая, чего он от нее хочет, Ингвильда слабо покачала головой. Сейчас она не могла ничего! На глаза ее просились слезы и не текли ручьем только потому, что она была слишком потрясена и сознание еще не пускало внутрь ее горе.
— Ты сможешь! — требовательно и злобно прошипел Оддбранд, и змеиный взгляд его обычно спокойных глаз пронзил Ингвильду насквозь. — Ты сможешь! Куда ты денешься — ведь у тебя больше нет никого в целом мире! Тебе никто больше не поможет! Или он — или смерть! Зови его, ну! Вспомни о нем, думай о нем! Быстрее, ярче! Вспомни все самое-самое! Так нужно!
Взгляд его жег Ингвильду, как близко поднесенный к глазам стальной клинок, угрожающий гибелью. Чтобы не видеть этого, она закрыла глаза, и мысли ее сами собой свернули на ту дорогу, куда Оддбранд толкал ее — к Хродмару.
Ей вспомнилось предыдущее видение, когда она увидела Хродмара среди дружины фьяллей и раудов в Трехрогом фьорде. Она вспомнила серые холодные волны и инеистый камень с черным отпечатком ладони. Но это все было очень далеко и не могло ей помочь спрятаться от той страшной беды, которая сейчас нависала над ее головой, как пронзительно холодная и тяжелая тень великана. Тогда она попыталась вспомнить живого Хродмара — такого, каким она его знала. Ах, как давно это было — больше полугода назад! Тогда только миновала Середина Лета, а теперь уже давно осталась позади Середина Зимы, и влажный ветерок с запахом оттаявшей земли несет весть о скором начале весны и Празднике Дне…
Хродмар, такой, с каким она прощалась на берегу возле стоячего камня; его глаза, глядящие на нее с любовью и тоской, с предчувствием долгой разлуки. Ведь ока знала, знала еще тогда, что они увидятся не скоро. «Я не ясновидящий и не знаю, когда мы теперь увидимся, — сказал он ей тогда. — Но я знаю: даже если это будет через год, через два года, я буду любить тебя так же сильно, как сейчас».
В сердце Икгвильды вспыхнуло чувство, пережитое тогда, в мгновения их прощания — чувство, что Хродмар ей ближе всех на свете, дороже отца и брата, что расстаться с ним так же невозможно, как потерять часть себя самой, И сильный поток невидимого ветра заструился где-то рядом, словно хотел пробиться к ней и еще не мог. Такой ветер ока ощущала, когда видела корабль Стюрмира, только тогда он был холодным.
А какая-то часть ее души оставалась на площадке Тюрсхейма перед Волчьим камнем, где на холодной земле стыла кровь ее отца. И эта часть истошно кричала, что нужно торопиться, что у нее слишком мало времени. Но для того, что Ингвильда пыталась сделать, требовался покой и сосредоточенность.
Она снова вспоминала, как сидела рядом с Хрод-маром возле землянки фьяллей на той отмели, где он впервые увидел свет после долгой болезни. Как радовалась она тогда, что он выжил… Как удивилась поначалу, увидев .жизнь и чувство в его глазах, заново открывшихся на той страшной личине, каким стало его лицо… Могла ли она подумать, пока он болел, что это страшное существо, покрытое гнойными язвами, не помнящее себя и родных от горячечных страданий, станет ее судьбой, ее любовью, ее жизнью.
Словно ныряя к самому дну моря, Ингвильда вспомнила, как она увидела Хродмара в первый раз. Тогда «Тюлень» только подошел к отмели, Модольв и Геллир, тогда еще зрячий и почти здоровый, подняли ее на корабль, а на кормовом настиле лежал молодой фьялль с длинными светлыми волосами и покрасневшим, мокрым от пота лицом, с закрытыми глазами…
Погрузившись в прошлое, Ингвильда перестала осознавать настоящее, забыла, зачем ей нужны эти усилия, но вдруг изумилась тому, что оказалось на самом дне воспоминаний. Это был не Хродмар! Тот, кто лежал тогда на корме «Тюленя», на чьей ладони она впервые разглядела красную сыпь — страшную печать «гнилой смерти», — казался совсем другим человеком. У него было другое лицо. Даже тогда оно было красиво. «Он парень самый красивый во Фьялленланде!» — звучали в ушах горестные жалобы Модольва.
У Ингвильды перехватило дыхание: она как будто только сейчас узнала настоящего Хродмара. Того Хродмара, которого знала его мать, знали родичи, соседи, товарищи по дружине и которого только она, его будущая жена, не видела и не знала! Но теперь она вспомнила! Теперь она знала его таким, каким сам он знал себя. Ингвильде казалось, что она прикоснулась к его духу, к его внутренней памяти о себе, и расстояние между ними исчезло. Она смотрела на него его же глазами, и они были рядом.
— Не подходи, конунг! — издалека, как сквозь сон, донесся до нее глухой и резкий голос, которого она сейчас не узнавала. — Я вижу дорогу!
