нечеловеческим.
— Хродмар ярл из Аскефьорда! — присвистнул за плечом Дага Халльгрим хёльд. — Да это просто подарок! Он — почти то же самое, что сам Торбраид Тролль! Торбранд конунг его любит, как сына! Не очень-то ему будет весело узнать, что его любимец сложил у нас свою распрекрасную голову!
— Ты поторопился, Хродмар ярл, забежать так далеко на Квиттинский восток, — продолжал Даг. — У нас тут вам будет не так легко, как в других местах. Мы не хотим быть рабами вашего конунга и не будем. У нас есть кому биться с ним. И я предлагаю тебе вот что. Пусть твой конунг назначит день битвы, а до тех пор не пытается разорять наш берег. А когда настанет срок, тогда Отец Ратей решит, кому достанется победа.
— Я не могу решать за конунга, — не сразу ответил Хродмар ярл.
— Я предлагаю вот что, — говорил Даг. Он почти не верил, что с этими гордыми и непримиримыми людьми можно так хорошо договориться, но попытаться он был обязан. Отец этого хотел бы. — Ты останешься у нас. А твоих людей мы отпустим и даже дадим один корабль. Они сообщат вашему конунгу новости. И пусть он пришлет кого-нибудь назвать день битвы. Мы обещаем, что посланцам не будет причинено вреда. И тебе тоже. А перед битвой мы отпустим тебя назад к твоему конунгу, и ты сможешь снова испытать свое боевое счастье. А если тебе это не нравится, то ты можешь принять бой прямо сейчас. Но только знай, что у меня и сейчас не меньше людей, чем осталось у тебя, а во все ближайшие усадьбы послано за помощью. Сюда подходит еще в три раза больше людей. Так что здесь вам не так повезло, как вам хотелось.
Хродмар ярл молчал. Сдаться, признать себя побежденным каким-то мальчишкой, сыном квиттинского хёвдинга, да еще пойти в заложники… Торбранд конунг не слишком обрадуется, узнав, что его любимец, на многократно проверенную удачу которого он так рассчитывал, отличился подобным образом. Лучше бы он не ждал Хродмара из Медного Леса, а послал сюда кого-нибудь другого. Асвальда Сутулого, например. «Женитьба отняла у него удачу! — наверняка скажет Асвальд. когда узнает обо всем этом. — Это и понятно, зачем было брать в жены квиттинку?»
А в этой женитьбе и было все дело. Никогдя раньше Хродмар не жалел своей жизни и с радостью предпочел бы плену смерть в бою. Но теперь он не торопился в Валхаллу, потому что дома, в Аскефьорде, его ждала жена. А может быть, и дети, только такие маленькие, что их еще не видно. И он хотел к ним вернуться. Очень хотел. Он умирал от страшной болезни, горел в усадьбе, был в бесчисленном множестве битв, его топтал великан и засыпала каменная лавина. Он выжил, и теперь хотел жить дальше. С таким трудом завоеванное счастье изменило его, потому что теперь не ум, а что-то более глубокое, сам дух его властно требовал, жаждал жизни. И сейчас Хродмар думал не о Торбранде конунге, а только об Ингвильде. Она хочет, чтобы он вернулся. Лучше ему вернуться с опущенными глазами, чем умереть с гордо поднятой головой. Она тоже испытала достаточно, чтобы знать, как мало значит гордость по сравнению с жизнью. В конце концов ему не предлагают предательства. А Торбранду конунгу тоже не лишним будет знать день решительной и последней битвы. Хродмар Удачливыйл не хуже Хеймира Наследника знал, что фьялли не бессмертные и их земля не бесконечная.
— Хорошо, — наконец сказал Хродмар ярл. — Подтверди обетом все, что ты сказал, Даг, сын Хельги.
Черный ворон медленно описывал круги над их головами, точно невидимой нитью сшивал тьму и огонь, землю и море, своих и чужих, жизнь и смерть. И теперь Даг чувствовал огромную гордость, словно одержал небывалую победу. На другой день в усадьбе Ягнячий Ручей было полным-полно гостей, жаждущих поглазеть на героев, на плененного фьялльского ярла (говорят, это побратим самого Торбранда Тролля! Да ну вас, не побратим, а приемный сын! Ведь у Торбранда нет детей! Вот он и остался совсем без наследников! Значит, боги за нас!), послушать рассказы о битве от самих ее участников. Среди прочих явился и Брим Зевака из-за ручья, скрывавшийся в лесу вместе с домочадцами. С собой он привел дочь Ботхильду и сына Стари — кругленького толстячка лет шестнадцати, с розовым серьезным лицом, рассудительного и неторопливого.
— Что? — не понял Ингъяльд. — Этого зовут Стари? А где же твой младший? Шустрый такой? Или у тебя всех сыновей зовут Стари?
— Какой — младший? — в свою очередь не понял Брим хёльд, такой же толстоватый и неторопливый, как и его отпрыск. — У меня всего один сын.
— Даг! Равнир! — позвал Ингъяльд. — У меня что, в глазах рябит? Они говорят, что Стари — вот этот. Но ведь к нам приходил другой!
— Другой? — изумился Брим. — Стари от меня на шаг не отходил! Так я его и отпустил бы бегать, ночью возле фьяллей! У меня голова на плеча.ч есть! У меня один сын, и неизвестно, сумею ли я, случись с ним что, раздобыть другого!
Это немудреное признание вызвало в гриднице громкий хохот. Переждав его, Брим пояснил:
— А к вам, как видно, приходил наш Перевертыш. Он любит забавляться — выдавать себя за человека. Видно, теперь моим сыном назвался.
— Какой еще перевертыш?
— Мы его так зовем. Это тролль такой. Живет у нас на ручье. Говорят, он еще маленький. Тролленок. Он любит ходить к людям и сам человеком притворяется. От него вреда нет, у нас его подкармливают. То морковку, то молочка. Ох, ну, мне теперь с этим пожаром до зимы работы хватит! Хорошо хоть утварь кое-какую успел вывезти… А теперь еще эти трупы! Дали бы вы мне людей — таскать, закапывать… А?
Брим из Поросячьей Радости уже думал о своем: хозяйственных заботах, а люди из Тингвалля недоуменно смотрели друг на друга.
— А что, по-моему, все отлично! — хихикнул наконец Равнир и дернул свое янтарное ожерелье. — Пойду расскажу Хродмару ярлу, что нам помогают даже тролли. Если у фьяллей есть головы на плечах, то они не станут связываться с таким грозным противником!
Светило солнце, и вода во фьорде казалась не серой, как было зимой, а темно-голубой и теплой на вид. Ветер гнал по ней бесчисленные мелкие волны, в них дрожали отблески света — неисчислимые улыбки морской великанши по имени Небесный Блеск. Обрывистые склоны берегов зеленели свежей травой, в нескольких местах с обрывов стекали прозрачные ручьи. Хельга всегда думала, что они живые, и подолгу разговаривала с ними, вслушиваясь в журчание стремительных струй по древним камням. А дальше, за горловиной фьорда, видной отсюда, с мыса Трех Сосен,, расстилалось море — такое же темно-голубое, ровное, как полотно. В Хравнефьорд пришла весна.
Собственно, она пришла давно — уже кончался грасмонед, «травяной месяц»[55]. В свежей траве на склонах пестрели розовые, голубые, белые, светло-желтые головки цветов. Они так красиво обрамляли розоватые и серые гранитные валуны, что казалось, сами камни высунулись из-под земли погреться на солнышке, полюбоваться ясным весенним небом и подставляют старые, усталые лица нежной ласке юных цветочных рук. Не зря наступающий месяц зовется ламбимонед — «ягнячий». Бабушка скажет, это оттого, что пришла пора выгонять на пастбища ягнят, но Хельга верила, в это сияющее, вольное, душистое, светлое время любой старик ощущает себя ягненком.
Все-таки она пришла, весна, в которую зимой с таким трудом верится. Пришла, и ни далекая война, ни раздоры, ни тревоги не смогли ей помешать. Грозная тень Повелителя Битв не заслонила дороги прекрасной Фрейе, которая ищет, настойчиво ищет любимого мужа и непременно находит, что бы ни случалось на земле.
