Станут к воде на лету припадать…[56]
— вспоминалась ей древняя песня, и казалось, что вещая вёльва говорила не о Гибели Богов и новом возрождении мира, а об этом — о весне, которая, непременно придет. И гибель, и возрождение увидит каждый, и незачем веками дожидаться на пирах Валхаллы. Открой глаза и посмотри…
Вокруг мягко пел ветер, играл свежей листвой, Хравнефьорд тысячей внятных и дружных голосов пел песни весны. Ветер и ветви, камни и волны — такие разные, но никогда не ссорятся. Боги создали их, чтобы каждый жил своей жизнью и не мешал другим. Почему же люди хотят быть особенными г. не следуют этим простым и мудрым законам? «Человек — такое странное животное! — говорил когда-то Эгиль. — Ему всегда чего-то не хватает, всегда мало того, что он имеет».
Было тихо, но Хельга вдруг ощутила, что в песне ветра появился новый, едва различимый призвук. Ни одного внятного звука — просто ветер и ветви заметили, что среди них появилось новое существо. «Идет, идет, идет…» — шептали голоса, и Хельге слышалось в них стихийное, светлое ликование. Кому они могут радоваться, кроме как… Нет, это не он. Ворон к ней больше не придет.
Хельга обернулась. На опушке леса, шагах в десяти позади, стоял Хеймир, сын Хильмира, и внимательно смотрел на нее. Ветер поигрывал длинными прядями его волос, как веточками молодого стройного ясеня, одну забросил на плечо, покрытое белым мехом диковинной накидки.
Встретив взгляд Хельги, Хеймир улыбнулся и медленно шагнул к ней. Хельга смотрела на него серьезно: она знала, что он придет. Ей все время казалось, что он хочет что-то ей сказать. Стоило Хеймиру ненадолго потерять Хельгу из вида, как он начинал беспокоиться сам не зная о чем и искать ее. А найдя, не знал, что сказать. Привыкнув к этому, Хельга и сама начинала недоуменно оглядываться: где он, почему не идет?
Вдруг ей вспомнилось лицо того мужчины с бородой, который сидел у прозрачного источника в туманном мире Нифльхель. Тогда она подумала, что знает его, а сейчас сообразила: просто он показался ей похожим на Одина, такого, каким она его воображала. И в лице Хеймира ей вдруг ясно увиделось сходство с тем видением. Когда у него вырастет длинная борода, а волосы отступят ото лба назад… Но Один никак не мог попасть в Нифльхель. И почему Хеймир должен быть на него похож? Хельга не знала, но все это не удивило ее. Она ведь знала, что в мире нет ничего отдельного.
Она стояла на самом краю мыса, почти под ногами ее, далеко-далеко, плескалось море. Отступать ей было некуда, и она молча ждала, пока он подойдет. Срок их свадьбы пока не был назначен, но ей следовало свыкнуться с мыслью, что она будет принадлежать ему. И, наконец, понять, чего же хочет она сама.
— Я сначала подумал, что это светлый альв спустился на землю, — мягко улыбаясь, сказал Хеймир. Он разговаривал с Хельгой осторожно, точно боялся неловким словом или взглядом помять хрупкий цветок. — Эгиль говорил, что у тебя душа альва. Похоже, так и есть.
Хельга улыбнулась и отвела глаза, не зная, что ответить. А Хеймир сказал чистую правду. Когда он впервые заметил маленькую человеческую фигурку над обрывом, то принял ее за альва или особенно смелого тролля, не боящегося солнечных лучей. Она составляла одно целое с травами, камнями и кустами цветущего шиповника вокруг. Сначала он хотел уйти, не тревожа ее, но потом не удержался и подошел. Ему мучительно хотелось знать, что думает о нем и их обручении его нареченная невеста. После той ночи она изменилась: стала тихой, сдержанной, хотя вовсе не казалась грустной или подавленной. Она были как огонек в тихом доме. И на самого Хеймир она смотрела без неприязни, ровно и ласково, но точно так же, как на любого в доме. Но ему этого было мало.
— Как хорошо здесь, — сказал Хеймир и посмотрел в зелено-голубое пространство фьорд. Хельга молчала, и он, никогда не терявшийся в беседах с кем бы то ни было, не знал, что сказать. Так и вспоминается:
Горе забудется; Бальдр возвратится..[57]
Хельга наконец подняла глаза и улыбнулась Хеймир продолжил ту же самую песнь, которую она вспоминала и сама, и от этого на сердце у нее вдруг стало тепло, и его приход уже казался неприятным. Хеймир с одного взгляда понял эту перемену и с облегчением улыбнулся ей в ответ. Он взял ее за руку, и Хельга позволила ему это.
— Послушай, что я хочу сказать тебе, — начал Хеймир. Сказать это следовало давно, но не хватало духа, только сейчас блеск солнца и моря, зелень и цветы, и лицо Хельги, похожей на цветок, придали ему решимости узнать свою судьбу. — Но
— Но ведь так нужно, да? — Хельга вопросительно посмотрела на него, точно просила подтверждения. — Мой отец говорил, и Даг…
— Все это верно, но ведь можно придумать и какое-нибудь другое средство союза. Можно сосватать мою племянницу Сванхильд в жены твоему брату. Со свадьбой им придется подождать лет восемь-девять, но твой брат так молод, ему некуда торопиться. Через восемь лет ему будет столько же, сколько мне сейчас… Или… если ты не хочешь быть моей женой, я могу посвататься и к Далле. Она-то уж не откажется.
— Ты хочешь жениться на Далле? — Хельга не испугалась, но просто очень удивилась.
— Я не хочу! — с досадой ответил Хеймир. — Я только хочу сказать… Я хочу сказать, что хочу твоего счастья. Ты достаточно пережила со всем этим… Если ты предпочитаешь… — Хеймир кашлянул, но так и не выговорил имени соперника, — другого… Если ты хочешь просто жить спокойно, у себя дома, с родными и не слышать ни о каких женихах, то я откажусь от этого брака. Я все возьму на себя, никто тебя не упрекнет. И войско слэттов будет с вами. Об этом не беспокойся.
Хельга отвела глаза. Сердце ее вдруг забилось так сильно, как еще ни разу после путешествия в Хель. Она боялась даже, что не забьется больше никогда — мертвый мир никого не отпускает просто так. Нет, она не подумала о Брендольве, она даже не заметила намека на него. Хеймир сказал что-то важное. Что-то такое, чего она еще никогда не слышала. И Брендольв, и даже… Ворон до сих пор совсем не так говорили ей о своей любви. Они звали ее к себе, простой человек и дух побережья, и говорили: «Я не могу без тебя обойтись». А Хеймир вдруг отказывается от нее, потому что хочет ее счастья и позволяет ей самой решить, в чем это счастье. И внезапно ей показалось важным, а зависит ли от нее его собственное счастье, и захотелось, чтобы — да. Потерять его, опять остаться в пустоте… Нет! Это показалось таким ужасным, что Хельге захотелось схватить Хеймира за руку, но она не посмела.
— А ты сам… — начала она, не зная, как это сказать, — …не хочешь променять меня на Даллу?
— Нет. — Хеймир попытался улыбнуться, чувствуя, что сейчас все решится, и едва слыша собственный голос за стуком сердца. — Я не хочу променять тебя ни на Даллу, ни на кого-то другого. Ни на кого.
— Значит, обручать Дага с твоей племянницей не придется. — Хельга улыбнулась, мельком смущенно глянула на него и пошла по траве к тропинке.
Хеймир медленно шел за ней, не стараясь догнать, но и не отставая. Он получил ответ и понял его, и теперь он чувствовал себя счастливым каким-то новым счастьем, будто перед ним прямо здесь раскрывались ворота в небесный мир светлых альвов. Хеймир, сын Хильмира, во многом превосходил прочих людей, но хотел быть любимым так же, как и заурядный рыбак с побережья.
А где-то вдали, на другом берегу фьорда, по ярко-голубой воздушной тропе меж зелеными вершинами гор и белыми облаками легко шагала богиня Фрейя, окутанная плащом солнечного света. Свет излучали ее золотые волосы, вьющиеся на половину неба, а радостный взор богини был прикован к кому-то далекому, кого она наконец-то увидела и к кому с любовью простирала руки.
Судьба милостиво обошлась с усадьбой Тингвалль, не заставив ее долго мучиться в ожидании вестей. Едва лишь жители Хравнефьорда успели обсудить первые новости — много ли фьяллей поместится на пяти кораблях, может ли с ними быть сам Торбранд конунг и стоит ли Дагу идти им навстречу или лучше дождаться за Ягнячьим Ручьем — как прискакал новый гонец с рассказом о битве. Родичи погибших
