— Да, обещали, — как эхо, откликнулся Пэт.
С этой минуты у меня в душе точно огонек затеплился. Мы опять едем на наш таинственный остров! И Пэт сразу изменился. Он даже легонько — первый раз за все время — дернул жеребенка за уздечку, точно понукал самую обыкновенную лошадь. Ему, наверное, захотелось победить свою любовь в вороному коньку, чтобы и новой привязанности нашлось место в его сердце.
Хотя день был солнечный, в небе стояли пухлые, с серой каемкой облака. Берег нас встретил громким криком чаек, летавших взапуски со свежим западным ветром. Джон с отцом уже подняли парус. Он упруго надулся, стремясь вынести лодку в море. Она еще здесь, в бухте, так и танцевала на волнах.
На берегу, как полагается, собрались знакомые и соседи посмотреть, как мы будем отчаливать. Среди провожающих был и Голландец; он молча сидел на швартовой тумбе и жмурился от солнца, как большой добродушный кот. Был здесь и Мэтт Фейерти, без которого не обходились ни одни проводы, ни одна встреча на острове. Из кузни спешил Дерри Фолан, ведя под уздцы наполовину подкованную лошадь: услыхал краем уха, что на берегу собрался народ. Следом за ним спешил хозяин лошади Тим Коркери. Его вид не оставлял сомнений, что он явно предпочитает малолюдство кузни сходке на берегу. Приплелась сюда — о чудо! — и старшая мисс Доил, заведующая почтой. Покинула насиженный уголок за медной стойкой. Маленькая, сгорбленная, сморщенная, она куталась в свое городское пальто, точно свежий воздух был ее лютый враг. Она и ее сестра были не здешние, приехали к нам несколько лет назад из Голуэя. И люди говорили про них, что они задирают нос. Но я всегда думал, что они несчастны, потому что одиноки, но никому этого не показывают, потому что очень горды. К ним редко кто ходил в гости: надо было стучаться и ждать под дверью, когда тебя впустят, а у нас к этому не привыкли. На острове никто никогда не запирался: войдешь в любой дом — иди прямо на кухню, тебе везде будут рады. Их навещал только Голландец, который по очереди бывал гостем у всех инишронцев.
Моя мать тоже изредка наведывалась к ним, носила зимой яйца и масло, когда эти продукты трудно достать. Наверное, потому старшая мисс Доил и пришла на пристань проводить нас, хотя всем было известно, что она пуще всего на свете боится, как бы ветер не сдул ее в море.
Увидев мисс Доил, Голландец поднялся с тумбы и предложил ей сесть. Она, как королева, опустилась на каменное сиденье, а мы торжественно провели перед ней жеребенка, получив в благодарность холодный, сдержанный кивок.
— Ветер крепчает! — весело крикнул Джон, увидев нас у сходней. — Но шторм разыграется не раньше ночи. Давайте сюда жеребенка, и пора отчаливать.
Мы осторожно свели малыша по ступенькам на палубу. Он, казалось, нисколько не возражал против второго плавания за такой короткий срок. Провожающие столпились у самой причальной стенки, глядели, как жеребенок ступил на фордек, а затем легко прыгнул на солому, специально для него постеленную внизу.
— Таких красавчиков свет не видывал! — крикнул Мэтт Фейерти, стараясь осилить ветер. — Смотрите за ним хорошенько!
— Постараемся! — крикнул в ответ Бартли Конрой.
Минуту спустя мы уже выходили из ворот гавани. Оглянувшись, я увидел на пристани Мэтта. Он стоял, руки в боки, и глядел нам вслед. Только сейчас я заметил, что шхуны Майка Коффи у причала нет.
Бартли хотел было осмотреть ловушки на омаров, поставленные в самом конце полосы рифов, ограничивающих гавань с другой стороны. Но я вспомнил, как не понравился жеребенку мой окунь, и посоветовал заглянуть в ловушки на обратном пути. И мы взяли курс прямо на материк.
Наше побережье очень изрезано, усеяно скалами и утесами. Там и здесь из моря, как пальцы, торчат рифы, которые зовутся у нас «россы». Крупные россы со временем заносит песком, он обрастает почвой, и получается настоящий остров, где люди строят дома и целые деревни. Самый большой из таких островов — Росмор. К нему мы и держали сейчас путь. На дальней его оконечности стоял дом Стефена Костеллоу.
Дом был большой, двухэтажный, под черепичной крышей. С одного боку в большой холодной пристройке находилась лавка. От ветров дом защищали посаженные для этого деревья. Но стены его забелели сквозь зеленые кроны уже с полпути. Наш парусник шел, подгоняемый свежим западным ветром. На этот раз жеребенок вел себя спокойнее. Видно, просторная посудина была ему больше по душе.
— Еще захочет каждый день выходить в море, — сказал Пэт
— Пусть и не думает об этом, — отозвался Бартли. — Сегодня мы оставим его у Корни О'Ши, а сразу после свадьбы отведем к Стефену. Так что о море ему лучше забыть.
Корни О'Ши — двоюродный брат Бартли. Он живет в Росморе, неподалеку от Стефена Костеллоу.
Ветер гнал нас прямо к пристани, где двое или трое росморцев грузили в лодки торф. Они молча помогли нал пришвартоваться, не проронив ни слова. Между нами и росморцами существовала давняя вражда; ее причиной была одна старая история. Когда мои сородичи вспоминали ее, в жилах у них закипала кровь.
Но я объяснял эту вражду другим. На нашем остров не было торфа, и мы вынуждены были покупать его у росморцев. А кому приятно смотреть, как твои деньги, заработанные тяжелым, опасным трудом, улетают в трубу.
С годами раздражение с той и другой стороны накапливалось. И мы дразнили друг друга, придумывая обидные клички Инишронцы звали росморцев «бадайрами», что всего-навсего означает «лодочник». Но слышали бы вы, как это слово произносилось. Более страшного оскорбления для росморцев чем это, не было. Но и росморцы были не лыком шить Придумали нам прозвище «коса бо» — коровье копыто. Все инишронцы, от мала до велика, носили только одну обувь: самодельные башмаки из сыромятной кожи, шитые изнанкой наружу. Не будь этих башмаков, все население Инишрона хромало бы на одну, а то и на обе ноги. Да и не надо было торговцам платить втридорога. Так что мы ограничились вежливым «спасибо» и осторожно вывели жеребенка на берег. Росморцы, увидев жеребенка, пришли в такой восторг, точно перед ними был живой слоненок. Только тут я по-настоящему понял, какой из него вырастет прекрасный конь. Лодочники пялили на него глаза. Джон и Бартли Конрои шли, не оглядываясь, но я обернулся. Парни стояли, раскрыв рты, позабыв свой торф, как будто увидели чудо.
Внезапно, не знаю почему, я вместо радости ощутил страх, и сердце у меня сжалось от недоброго предчувствия. Неизвестно, чем еще обернется наша поездка на Лошадиный остров. Я медленно повернулся и побрел за Конроями к дому Стефена Костеллоу.
Глава 7
ДОМ СТЕФЕНА КОСТЕЛЛОУ
Дом стоял, отступив от дороги, в большом дворе, посыпанном песком. У входа в лавку несколько подвод ожидало хозяев. У коновязи стояли еще четыре верховые лошади, беззвучно беседующие между собой по лошадиному обычаю. На них прискакали жители горного кряжа с другого конца острова. На подводах они ездили только в случае крайней необходимости.
Почуяв приближение жеребенка, лошади навострили уши и шагнули вперед, чтобы лучше его разглядеть. Потом тоненько заржали, точно обессилели от избытка чувств. Но все-таки из лавки сейчас же послышались шаги, и мы поспешили увести жеребенка на задний двор, в обход дома. Задний двор был вымощен булыжником и огорожен. В глубине тянулись службы: сараи, скотный двор. По двору бродили белые куры, выклевывая что-то в расщелинах между булыжниками и подставив спинки прогретой солнцем тени. Дверь на кухню была открыта, туда мы и вошли.
Более красивой и опрятной кухни, чем у Костеллоу, я никогда не видел. Она была очень просторная, а камин так огромен, что вместил бы целый деревенский оркестр. Наверное, он так и был задуман, потому что по обеим сторонам очага вдоль задней стенки тянулись каменные скамьи. К сожалению танцы в этом доме устраивались редко, только когда Стефен Костеллоу уезжал на ярмарку в Голуэй. Говорили, однако что путник всегда мог найти здесь и стол и кров — об этом заботилась миссис Костеллоу. Ее доброта была так
