которой, по его мнению, в городе находилось здание областной ФСБ.
Черт возьми! А ведь вполне возможно! Страна на грани демографической и генетической катастрофы. У нас ведь всегда так – пока гром не грянет… И всегда находилась пара-тройка гениев, которые вовремя что-нибудь эдакое изобретали. Страна алкоголиков и гениев, блин. Гениев-алкоголиков и алкоголиков-гениев… Егор сел на постели и обхватил колени руками. Елки мохнатые, и ведь как назло нет ни одного знакомого из этой уважаемой конторы. Да если бы и были такие знакомые, неужто бы не признались в эксперименте? Да ни в жизнь! Нет, тут другим путем надо идти. Наверняка он в России не один такой. Может, в Ростове и один, конечно, но в той же Москве наверняка есть парочка таких же подопытных кроликов. При мысли о кроликах ему стало обидно. 'Вот же гады все-таки! Привыкли, понимаешь, старыми проверенными методами пользоваться. Исподтишка и тайно. Нет чтобы честно все ему рассказать – неужто бы он не понял? А может, так и надо? Может, в этом как раз и есть смысл эксперимента? Все равно обидно. Он как-никак свободный человек… Брось. Какой ты, на хер, свободный? Хоть самому себе не ври. И никогда ты свободным не был. При советской власти понятно почему, а теперь… Тебе дали свободу, но ты пока не сумел ею воспользоваться. Вся твоя свобода последнее время томилась на дне пивной бутылки. А теперь тебе дали шанс. Шанс, ты понял? В тебя поверили и решили тебе помочь! Кончай, в натуре. Когда это ФСБ кому помогала? Топили – это да, было, и неоднократно, а вот насчет бескорыстной помощи… А им приказали. И кто это, интересно? А президент приказал. Наш любимый президент вмиг провел эксперимент. Ха-ха. Он ведь и сам оттуда, из органов. Нельзя во всем, во всех и всегда видеть только плохое. Можно. Нас этому крепко научила родная Коммунистическая партия Советского Союза. Не все же там такие… Все! А ты откуда знаешь? Ты же сам говоришь, что ни с кем из этой гнилой братии ни разу в жизни не общал… Стоп! А этот… как его… Григорий… Григорий Константинович вот! Надо же, помню… Майор! Может, он чего знает? Только где его теперь…'
Егор вскочил с постели и принялся лихорадочно одеваться.
Плотный завтрак из двух яиц всмятку и кофе с бутербродами несколько успокоил Егора Хорунжего. Он вышел на крыльцо, сел, закурил и, разглядывая свой новенький, с иголочки, автомобиль, принялся размеренно размышлять, сам удивляясь собственному благоразумию.
'Не пори горячку, Егор Петрович, – сказал он себе. – Во-первых, у тебя сегодня день рождения, к которому нужно подготовиться, а во-вторых, все равно не пори горячку. Все это пока одни предположения, а настоящей информации маловато. Опять же, если это штучки ФСБ, то неплохо будет посоветоваться с Володькой, потому что друг мудр и плохих советов не дает по определению. И вообще. Ну найдет он, допустим, этого самого Григория Константиновича, и что дальше? Во-первых, вполне может оказаться, что тот давно уже не служит, и тогда к нему не имеет смысла и обращаться. А если служит? Тогда, может, и стоит, но только в том случае, если все эти дела с машиной действительно идут от ФСБ. Потому что если это не они, то эдак можно и машины лишиться – отнимут для нужд . государства и будь здоров. А как узнаешь? М-да, тут надо крепко подумать…'
Егор стал вспоминать майора КГБ Григория Константиновича.
Фамилии его он не знал ни тогда, 12 лет назад, ни тем более сейчас. Знал только, что тот был майором КГБ и курировал большую группу молодых и талантливых поэтов, бардов, писателей и художников, в которую входил и Егор. Славное было времечко! Конец 80-х, КПСС и советская власть на последнем издыхании, и даже КГБ уже не кажется таким страшным, как прежде. И столько надежд впереди! Все обернулось гораздо прагматичней и скучнее. Власть ненавистной идеологии сменила власть не менее ненавистных грязных денег, которые большей частью оказались в руках все тех, правда, уже бывших, идеологов. А они, подающие надежды поэты, писатели и художники… Кто-то спился, кто-то умер, кто-то уехал в Москву, а кто-то и вовсе за границу, кто-то ушел в бизнес и даже, говорят, разбогател. Некоторые, как он, например, застыли в своем развитии, то есть даже не застыли, а просто потихоньку как художники умирали. И буквально единицы продолжали жить, бороться и созидать. А если и не созидать в полном смысле этого слова, то хотя бы полноценно и профессионально работать. Например, поэт и бард Игорь Чуйков. 'Кстати, – подумал Егор, – давненько я что-то Игорька не видел. Неплохо бы его на день рождения пригласить, да только где ж его найдешь! Он сам тебя находит, если надо. Да и в городе его вообще может не быть. А ведь он, помнится, привлекал тогда особое внимание КГБ, как наиболее талантливый и независимый из них и, если бы не развал КПСС и Советского Союза, отправился бы в психушку или тюрьму первым номером'.
Егор вспомнил гневные навыкате глаза Чуйкова и его звенящий от еле сдерживаемой ярости крик в телефонную трубку в начале второго ночи: 'Я русский поэт Игорь Чуйков! И я не позволю! Слышите?! Никому не позволю делать из меня врага народа! Даже вам и вашему КГБ, Григорий Константинович!'
Да, может, Игорь и знает чего о майоре. Хотя вряд ли. Он и тогда, при советской власти, не очень- то интересовал барда как личность, а уж теперь… Но увидеть Игорька было бы все-таки неплохо.
Ладно, хватит ходить по кругу. Пора бы и делом заняться. До обеда вполне успеет срубить немного 'капусты'. Раз уж пошел такой фарт…
На этот раз он поймал по радио англоязычную волну.
К двум часам Егор Хорунжий вернулся домой с деньгами, продуктами и выпивкой. Не успел разгрузить салон машины от пакетов, как в калитку позвонили. Это кума, подумал он и пошел открывать. Это действительно оказалась кума Татьяна (Егор был крестным отцом ее сына), с которой он договорился накануне о чисто женской помощи в подготовке деньрожденного стола.
– Привет имениннику! Поздравляю! – ладненькая, аккуратная и невысокая Татьяна, поднявшись на цыпочки, чмокнула Егора в щеку, сунула в руки коробку с подарком и прошествовала во двор.
– Как всегда бардак, – критически констатировала она, оглядевшись. – Впрочем, сам выглядишь неплохо. Помолодел как-то. Посвежел.
– Спасибо, мне уже говорили.
– Кто это, интересно? О, а это что?! – круглыми глазами Танька уставилась на Егорову 'копейку'. – Новая машина?!
– Та же самая, Танюша.
– Ну, ты даешь! – кума восхищенно всплеснула руками. – Молодец! Неужели начинаешь становиться человеком? Аж не верится.
С появлением кумы работа заспорилась, так что, когда начали подходить первые гости, все было уже практически готово.
Давненько Егор не ощущал себя так хорошо. Последние пару лет любой праздник быстро превращался для него в тяжкое мутное опьянение с убийственным похмельем наутро и последующим трех– или пятидневным запоем. Выпивка перестала приносить радость и стала какой-то невыносимо тоскливой необходимостью.
Но сегодня все было по-другому.
Все было так, как много лет назад, когда Егор был молод и перед ним во всей красе лежал громадный и непознанный мир. Водка пилась легко, еда была вкусной, обильной и необременительной для желудка, а гости – веселыми и любимейшими людьми. Ну а когда в семь часов десять минут, пришла Зоя, Егор понял, что день рождения действительно получился.
– Ну, что нового? – улучив минуту, когда Егор менял кассету в магнитофоне, подошел к нему Володька. – Как наша 'копеечка'?
– Вообще-то это моя 'копеечка', – ревниво ответил Егор.
– Ах ты, жмот несчастный! – как бы в шутку возмутился Четвертаков. – Как засверкала, так сразу 'моя', а как разваливалась на части, так 'Володя, почини, пожалуйста'!
– Да ладно тебе… – смутился Егор. – Я… это… улучшил сегодня значительно свои знания английского. Два часа всего поездил, и все уже почти понимаю. Клево, да?
– Да уж. А вот у меня после вчерашнего дня совершенно прошел мой гастрит. Как рукой… Представляешь?
– Может, просто время пришло? – предположил Егор. – У тебя он обычно в марте-апреле обостряется, а сейчас уже май.
– В этом году проснулся с опозданием, – объяснил Володька. – Я всю последнюю неделю по два-три пакетика 'маолокса' в день глотал как минимум. А сегодня встал с постели… словно десять лет скинул, честное слово! И спал хорошо. Давно я так хорошо не спал. Хотя все это можно объяснить и, так сказать,
