Эпизод четвертый
Маша меня простила.
Не сразу, конечно. Пришлось дарить в больших количествах цветы и даже полушутливо стоять на коленях.
Странно, что я за каких-то два дня так привязался к этой, в общем-то, не самой эффектной в моей жизни девушке. Но что значит эффектной? Само понятие «эффектная» именно и предполагает сильное, но краткое внешнее воздействие физической красоты. И на тебя лично, и на окружающих. А Маша… Было в ней нечто основательное, настоящее, чему я пока не мог подобрать слова, некая изначальная женская мудрость, которая, вроде бы особо не проявляясь внешне, тем не менее чувствовалась во всех ее даже самых незначительных словах и поступках.
Однако слово «любовь» пока вслух не произносилось. И не потому, что я сомневался и не был уверен в себе. Хотя и сомневался тоже, потому что мое чувство к Маше уж очень было не похоже на те любови, что случались со мной раньше. Но что мы знаем о любви? Нам кажется, что мы уже не раз испытывали ее и здесь для нас нет никаких тайн и неожиданностей, однако, когда она приходит снова, мы опять уверены, что любим впервые, а все, что сладко терзало наши сердца в прошлом, не более чем легкомысленные увлечения.
И только к первой любви все вышесказанное не относится.
Впрочем, и кроме чудесной Маши у меня хватало впечатлений. Жизнь, казавшаяся до последнего времени никчемной, скучной и лишенной хоть сколько-нибудь приемлемого смысла, неожиданно понеслась вскачь с такой прытью, что я напрочь забыл про свою еще совсем недавнюю тоску, сплин, депрессию и прочую хандру.
Сашка Ковригин, старая фээсбэшная лиса, оказался прав. Слава выскочила на меня из-за угла и повисла на шее, будто красивая пьяная девка.
Кадры, что я отснял на Ростовской АЭС, были показаны ведущими телекомпаниями мира, а репортажи помещались, как и обещал главный, исключительно на первой полосе и были перепечатаны с разрешения нашей редакции многими крупнейшими газетами Европы и Северной Америки, чьи корреспонденты просто не успели вовремя добраться до места событий. Мне даже пришлось дать несколько интервью своим коллегам как человеку, своими глазами видевшему все пять бомб, установленных террористами в реакторном отсеке первого блока.
Но слава, известность и популярность газетчика и уж тем более репортера – вещи эфемерные. Сегодня, в связи с невероятным и сенсационным событием, твое имя гремит в эфире и печатается миллионными тиражами по всему миру, а завтра… Завтра случается другое, не менее невероятное и гораздо более важное происшествие (сегодняшняя сенсация всегда важнее вчерашней), и сливки гонораров с молока тиражей снимает уже другой.
Но я был даже рад, что через пару недель обо мне начали забывать.
Правда, время от времени то или иное средство массовой информации пыталось поднять вопрос о загадочном исчезновении двадцати предназначенных для устройства ядерной катастрофы местного масштаба бомб, но вопрос поднимался плохо. Свежей информации взяться было неоткуда, а бесконечно пережевывать одни и те же домыслы по этому поводу (не бомбы, а муляжи; таинственный и могущественный союзник в стане террористов; все это от начала до конца придумала и осуществила сама ФСБ, чтобы придать себе долженствующий вес в глазах общественности и власть имущих; вмешательство в последний момент потусторонних – как вариант: божественных – сил, решивших, что народ российский за последние века, десятилетия и годы достаточно настрадался…) не могла себе позволить ни одна сколько- нибудь серьезная редакция.
Итак, обо мне начали забывать, и я, повторяю, был этому только рад. Рад же я был потому, что вся эта шумиха вокруг обошедшегося без жертв теракта на АЭС и фантастическим образом исчезнувших бомбах очень мешала вплотную заняться исследованием, полученного мной от судьбы дара. Ну, и нашими с Машей отношениями, конечно.
Маше я пока ничего не рассказывал. Сначала, в Туапсе, удачно врал, что нахожусь здесь в командировке по своим газетным делам, а потом, в Москве, стало уже проще. В том смысле, что когда у твоей девушки есть чем заняться помимо развития отношений с тобой, то степень именно твоей свободы значительно возрастает. Правда, это иногда чревато появлением соперника или даже вовсе гибелью вышеупомянутых отношений, но тут уж приходится рисковать.
Впрочем, не могу сказать, что я особенно рисковал. Маша оказалась девушкой не капризной и понимающей, ни в чем на меня не давила и ни на чем не настаивала, – благо что и работа ее отнимала много сил и времени. И сейчас, вспоминая те дни начала осени, я понимаю, что был, пожалуй, единственный раз в своей жизни по-настоящему счастлив.
Деньги и свободное время.
Что еще нужно человеку для счастья?
Пожалуй, только друзья и любимая, чтобы было с кем тратить и то и другое.
Деньги (спасибо западным телевизионщикам) и время у меня были. В газете я взял полноценный отпуск, ссылаясь на необходимость восстановления нервных сил после близкой встречи с ядерными террористами, а также на то, что за два с половиной года был в отпуске всего полторы недели и давно.
Друзья и любимая.
Что касается последней, то, как я уже говорил, Маша вполне подходила на эту роль. И не только подходила, но и успешно ее исполняла. Причем с каждым днем все с большей искренностью и достоверностью.
А вот с друзьями положение было сложнее. Их у меня не было. Вернее, почти не было. Так уж сложилось. Друзья детства и юности остались в других городах и странах и как-то постепенно перешли из реальности в область воспоминаний. А в Москве я настоящих друзей как-то не приобрел. Знакомых и товарищей всех определений и рангов имелось навалом, но вот друзей… Был, правда, Витька Бондарь, которого я без всяких натяжек мог назвать своим другом, но виделись мы с ним редко. Впрочем, об этом, кажется, я уже писал.
Некоторые говорят, что для мужского счастья необходимо еще дело, которому ты, так сказать, служишь, но я не уверен в правоте этих некоторых. То есть, с точки зрения людей, таковое дело имеющих, они, разумеется, правы. Но в том-то и дело – прошу прощения за тавтологию – что для себя я подобного дела или занятия к тридцати годам так и не нашел. И только теперь, когда я получил от судьбы и шаровой молнии способность мгновенного перемещения в пространстве на любые расстояния, мне показалось, что желанное и необходимое дело у меня тоже появилось. Я еще не знал точно, в чем оно будет заключаться, но понимал, что торчать по-прежнему в отделе происшествий даже очень известной газеты теперь глупо и мелко. Мне требовались грандиозные свершения, и я был намерен эти свершения осуществить. Оставался пустяк – определить, какие именно свершения мне по душе.
Этот сентябрь выдался в Москве на удивление теплым и сухим. В самом начале на два или три дня пришли дожди и холода, а потом снова продолжилось лето. С ясным небом, прозрачным воздухом и пока еще более короткими, чем дни, ночами.
В свой первый день отпуска я проснулся в замечательном настроении, умылся, позавтракал, взял из принтера лист чистой бумаги и сел составлять план действий (почему-то мне казалось, что план сей можно доверить только бумаге, но никак не капризной и ненадежной памяти компьютера). Но перед этим достал и просмотрел еще раз тот, первый лист с вопросами. На некоторые из них я уже знал ответы. Полностью или частично. И эти ответы я записал под вопросами.
Итак, первый лист.
Что требуется для того, чтобы переместиться: сознательное желание, усилие воли,
