— Ты некромаг?
— Да… Я и светлый маг, и темный, и маг-вуду, и некромаг.
— Некромаг… — повторила Ирка с ужасом. В ее представлении некромаги были мрачные зихнувшиеся ребята, вываривавшие черепа и коптившие на огне руки мертвецов.
— В какой-то мере, но лишь отчасти. Мой учитель был волхв и практиковал всеначалие, — успокаивающе сказал Матвей.
— А другие молодые некромаги? Они существуют? — спросила Ирка.
Багров сделал паузу, точно прислушиваясь к чему-то.
— Да. Перстень подсказывает, что есть три молодых некромага, ученики умершей колдуньи. Две девушки и один юноша с восточной фамилией. То ли Худыйбердыев, то ли Бей-кого-то-там. Перстень не помнит. Но они чистые некромаги, без примесей, хотя и получившие образование в Тибидохсе, — ответил он.
Ирка была расстроена тем, что узнала. Ее собеседник практиковал вуду и некромагию, прибегая к тем силам, которые капля за каплей выпивают человеческую душу.
— Ну уж прости, если тебя разочаровал. Я всего лишь ученик Мировуда, узнавший у него то, чем он занимался сам. Мой учитель верил, что можно обращаться ко всем без исключения силам, лишь бы был внутренний стержень и желание служить добру, — сказал Багров.
— И ты тоже так думаешь? Что есть стержень, который способен выдержать? — спросила Ирка.
Матвей усмехнулся. Усмешка была сухая и невеселая. Ирке она не понравилась.
— Отчасти… Но нет… Слишком легко сорваться. Зло гораздо привлекательнее добра, а тьма изобретательнее света. Не знаю, как там со стражами, но с магами — темными и светлыми — дело обстоит именно так. Пока я держусь, но потому лишь, что не ведал еще особенных искушений. Полюби я без взаимности или возненавидь кого-нибудь всей душой, боюсь, я не выдержал бы и прибегнул к некромагии или к вуду. Даже не я. Они бы ко мне прибегнули.
Последняя фраза прозвучала странно. Должно быть, сам Багров почувствовал это и поспешно сменил тему.
— Грустно сжигать свое изображение. Точно уничтожаешь какую-то свою часть. Я как будто еще есть, но одновременно я уже пепел… — заметил он, глядя на перстень.
Ирка кивнула. Однажды она проделала такое со своими ранними детскими фотографиями. Разрезала их ножницами и ссыпала куски на газовую конфорку. Ей было обидно, что на фотографиях она везде стоит на своих ногах. Хотелось уничтожить память. Фотобумага горела плохо, больше воняла. Однако Ирка завершила начатое. Когда Бабаня вернулась, все плита была засыпана сероватым пеплом.
Ирка представила это себе так живо, что, казалось, протяни руку — и она коснется пепла пальцами…
Внезапно Багров поднял глаза и посмотрел на нее с острым интересом. Спокойно, изучающе, будто увидел ее только сейчас. У Ирки возникло тревожное, инстинктивно-женское желание проверить, нет ли какого непорядка в ее одежде или прическе. Но Матвей уже потушил свой взгляд.
— Валькирия? — спросил он. Ирка кивнула.
— Но ведь не из старых? Из новых? Недавних? Так?
— Откуда ты знаешь? Может, ты знаешь и то, кем я бы… — изумленно начала Ирка.
Багров быстро шагнул к ней и без церемоний закрыл ей рот ладонью.
— Что за дилетантизм? О прошлом я тебя спрашивать не буду. Мне еще не надоело жить! Твое прошлое — это то, что ты должна как можно скорее выкинуть из памяти. Поверь, так будет гораздо лучше. В том числе для тебя, — сказал он.
Он был выше Ирки и, пожалуй, выше Мефодия. Движения его не были грубы и не напрягали. В них ощущалась та спокойная, несуетливая власть, которая не нуждается в утверждении и, следственно, в агрессии. Никто не лает больше и визгливее мелких собачонок. Серьезные псы чаще молчат.
Антигон, видя, что его хозяйке затыкают рот нестерильной ладонью, едва не умер от негодования и разразился длинной тирадой, в которой упоминались кошмарные монстры, омерзительные, но грозные валькирии, требующйе уважения, и истолченные в миксере наглые юноши.
Багров проигнорировал его ворчание, лишь усмехнулся. Домовой кикимор забавлял его. Отпустив Ирку, он отошел к стене. Небольшое окно, выходящее на лес, было затянуто старой рыболовной сетью. И откуда она только здесь взялась?
— Это ты следил за моими окнами? Там, у Бабани? — спросила Ирка.
— Да. Я.
— Почему?
— Тебе действительно нужен ответ? Даже если он будет неприятен?
— В смысле?
— Отец учил меня или не отвечать на скользкие вопросы вообще, или говорить правду. Из уважения к его памяти я следую этому правилу до сих пор. Помнится, это сердило моего учителя Мировуда, Ведь в магии, если разобраться, немало уверток и фокусов. Покрыть старую помойку плащаом фокусника и заявить, что все, что под плащом, далючая вонь, профессиональная тайна и непосвященных просим убрать лапки… Однако от частой лжи эйдос тускнеет, как умирающая искра. Так тебе нужна правда?
— Давай рискнем, — сказала Ирка, не выдержав пытки любопытством.
— Отлично. Если честно, в первый момент меня заинтересовало, что это за бестолковая валькирия, которая ведет себя так неосторожно… Ты не используешь магию скрытности и вообще ведешь себя глупо.
— Почему глупо-то? — спросила Ирка с обидой. Она поняла, что наступила на грабли. Девушки всегда хотят слышать правду, но под правдой подозревают что-то свое.
— Мировуд называл валькирий козырными картами света. Они появляются из ниоткуда, внезапно, без предупреждения, и беспощадно жалят мрак своими огненными дротами. Ужалив же, исчезают, как тени. Никто не знает, ни где они, ни кто они, ни откуда появились. И вновь мрак в напряжении, а темные маги в смятении.
— Ты серьезно?
— Я всегда серьезен. Опытные валькирии обладают даром универсальной скрытности. Даже комиссионеры не в состоянии их выследить.
— Что-то не верится… Выследили же меня и напали, — сказала Ирка, с улыбкой вспоминая, как в нее метнули визжащего десантного гнома.
— Глиняный Пес — это серьезно. Он шел по следу картины. Но все равно старайся быть мудрее, не светись. Если посланный на разведку воин хочет пройти по базарной площади в торговый день, он снимает доспехи и смешивается с толпой, а не ползет под крышам, сжимая в зубах нож, как контуженный ниндзя, — посоветовал Матвей.
— Хм… Прям-таки и по крышам… — недовольно сказала Ирка. — А что тебе еще известно о валькириях?
Услышав о валькириях во множественном числе, она поняла, что не уникальна. Кроме нее, существуют и другие, опытные девы-воительницы. Почему-то эта мысль доставляла ей не столько радость, сколько беспокойство. Почему эти, другие, не пытаются связаться с ней, чтобы чему-то научить, объяснить? Почему ведут себя так, словно её не существует? Знают ли они вообще о гибели одной из них и о том, что Ирка заступила на ее место?
Голос Багрова звучал ровно и размеренно.
— Всех валькирий двенадцать. Они живут отдельно, но поддерживают связь и нападают на врагов света все вместе, единым отрядом. Кроме того, существует еще одна — тринадцатая валькирия. Валькирия-одиночка, так ее называют. Ее магия гибче, вкрадчивее, мудрее, чем у остальных. Хотя те двенадцать, возможно, и сильнее, и опытнее в ратном искусстве. Сдается мне, что тринадцатая валькирия теперь ты. Ирка сглотнула.
— Откуда ты знаешь, что я тринадцатая? Что та валькирия, на место которой я заступила, была валькирией-одиночкой?
— Возле тебя нет других валькирий. Тебе не помогают, хотя ты мало что умеешь.
— Потому что я валькирия-одиночка?
