— Заряд не очень сильный. Но ножку бы оторвало, — сказал он Мошкину.
Мягкий Евгеша не стал уточнять, какая ножка имеется в виду: ножка стула или его собственная. Или, может, обе сразу?
— У твоего Зудуки синдром эмоциональной недостаточности, — заявила Ната.
— Моральные уроды посылаются нам на пути затем, чтобы на их фоне мы больше ценили нормальных людей. Когда еще так обрадуешься вкусу обычного супа, как не после супа пересоленного? — нравоучительно произнесла Ната.
Она, как актриса, обожала испытывать себя в различных амплуа. В том числе в нравоучительном.
— Подчеркиваю! Мой Зудука не моральный урод, а моральный уродик. Разница колоссальная, особенно для понимающего человека, — мрачно сказал Чимоданов и погрозил батарее кулаком.
— Тебе виднее. Как-никак Зудука твое творение, а все, что мы делаем, вольно или невольно получается по нашему образу и подобию, — проговорила Ната.
Неожиданно Вихрова вскрикнула, не отрывая взгляда от окна. Это был холодный информативный вопль, ибо Ната всегда заботилась о том, чтобы выглядеть уместно и случайно не использовать больше эмоциональных сил, чем следует.
В стекле маячила плоская круглая рожа, совершенно разбойничья по виду. Припухшие скулы, низкий лоб с выступом черных жирных волос и — главное! — в подлом предвкушении скалящийся рот. Красные глазки быстро перебегали с Чимоданова на Нату, а с Наты на Мошкина.
Заметив, что обнаружена, рожа без спешки отлипла, ухмыльнулась, зыркнула и исчезла.
— Кто это был? Комиссионер? — спросила Ната.
Чимоданов подошел к стеклу, открыл раму и после некоторого колебания потрогал оставшуюся на стекле грязь пальцем.
— Комиссионер-то он, может, и комиссионер, да только какой-то неправильный, — заявил он.
— Почему неправильный?
— Потому что это не пластилин. Абсолютно натурально не пластилин… — Чимоданов показал ей палец, покрытый коричневой, быстро засыхающей жижей.
— Вытри! — быстро сказал Мошкин.
— Зачем?
— Она разъела стекло. Это комиссионер, вылепленный в Нижнем Тартаре. Обычные пластилиновые там сразу раскисают. Эти не такие гибкие, как наши, не такие увертливые и хитрые. Эйдос им выцыганить сложно — мозгов не хватает, — сообщил Евгеша.
— А зачем тогда они нужны?
— Их используют как ботов или дублей — в сражениях на второстепенных участках. Для создания массовости, для разведки и просто как пушечное мясо. Воины они не ахти, зато и вреда им особого не причинишь. Глина есть глина. Особенно огнеупорная. Картечь в ней застревает. Даже заклинания и те вязнут. Ну, кроме самых сильных, конечно…
— Откуда ты знаешь? — спросила Ната.
Вопрос был сформулирован неверно. Мошкин сразу занервничал. Засомневался.
— Откуда я знаю, да? Мне ведь этого никто не говорил, нет?
Ната погладила его по голове. Ее слабая и тонкая рука наделена была особой силой. Евгеша от удовольствия едва не замурлыкал.
— Успокойся! Все хорошо. Тебя никто не ругает. Тебе Арей сказал?
— Нет. Я читал. Я же много читаю, да?
— Много, родной, много. Все читаешь и читаешь. А что им от нас надо, этим комиссионерам из Нижнего Тартара?
— Не знаю. Но если интересно, то можно спросить, — предложил Мошкин.
— У кого?
— Да у них вот!
Ната оглянулась. Окно было облеплено ухмыляющимися разбойничьими рожами. Их было не меньше десятка. Судя по звукам, доносящимся из кухни, там вторжение уже началось.
— Что им надо? — нервно спросила Ната.
— Уж точно не твой автограф. Не хочешь попытаться их охмурить? — поинтересовался Чимоданов.
Стекло треснуло. В комнату полезли комиссионеры. У некоторых в зубах поблескивали ножи. Мошкин выхватил меч. Чимоданов после непродолжительного размышления материализовал боевой топор. С мечами у него не особо ладилось. Несмотря на все старания Арея обучить его бою на мечах, взъерошенному, маленькому, вспыльчивому Петруччо куда больше подходил топор. Интересно, как бы он отреагировал, скажи ему кто-то, что топор — любимое оружие гномов?
Услышав из коридора шум, Мошкин обернулся. В дверях маячили еще рожи четыре. Тела у комиссионеров были такие же липкие, как и их физиономии. Одежда висела на них клочьями. На ком-то были только штаны, на ком-то лишь пиджак. Все истлевшее и явно снятое с мертвяков. Некоторые комиссионеры ограничились часами. Правда, ничего шокирующего хрупкую детскую нравственность в наготе комиссионеров не обнаруживалось. Все они были абсолютно бесполы.
Мошкин и Чимоданов встали спина к спине. Чимоданов контролировал окно, Мошкин — тех, что прорвались через дверь.
— Когда будешь размахиваться топором, не попади мне по затылку! — попросил Евгеша.
Как всегда с ним бывало, в минуту реальной опасности он вел себя мужественнее, чем в минуты опасности воображаемой.
— Я ведь не попаду, да? — передразнил Чимоданов.
На плечи к нему резво карабкался Зудука с карманами, полными петард. Ему помог стол, под который хозяин недавно бросил свой красный чемодан. Наступив на чемодан, Зудука перескочил с него на стол, а оттуда сиганул на плечи к Петруччо.
Ната попыталась атаковать комиссионеров мимической магией. Пустые старания. Издеваясь над Натой, один из комиссионеров выдал своим глиняным лицом всю ее мимику. Все это было проделано с такой обезьяньей пародийностью, что Ната узнала себя. Ее передернуло. Почему-то со стороны себя видеть куда неприятнее, чем кого-то другого. Видя, что от ее мимики пользы никакой нет, Ната поспешно забралась под стол и, обхватив руками красный чемодан, загородилась им.
Комиссионеры толпились, теснили друг друга. На первый взгляд, их было не меньше двенадцати. Двое с секирами, имевшими на конце копейный выступ, трое с ножами, один с кавалерийским палашом, остальные вооружены кто чем. Мелькали даже ржавые вилы (смерть не столько от укола — сколько от заражения крови) и бейсбольные биты, которые так любят возить в багажниках тронувшиеся на почве самообороны дядечки. Причем те же дядечки обычно возят с собой на случай отмазки и бейсбольный мячик Типа покатался на машинке — поиграл в бейсбол.
Комиссионеры суетились, мельтешили, кривлялись, прыгали, однако никаких реально враждебных действий пока не предпринимали. Пользуясь моментом, Зудука извлек из-за уха зажигалку и, подпалив тройную петарду, швырнул ее в столпившихся комиссионеров.
— И… ди… от! — с опозданием крикнул Чимоданов.
Три слога, отделенные отточиями, в действительности были разделены тремя оглушительными взрывами. Это послужило сигналом. Один из комиссионеров ринулся вперед. Особой ловкостью он не отличался. Мошкин присел, ушел от выпада и мощным круговым ударом отсек ему обе ноги. Однако это ничего не решило. Вся толпа комиссионеров бросилась на них. Чимоданов и Мошкин, до того пытавшиеся держаться вместе, были мгновенно разделены. Петруччо размахивал топором, отпрыгивал, атаковал, проламывал комиссионерам глиняные головы и про себя удивлялся, что он еще жив.
Мошкин, у которого крышу сорвало не так капитально, как у его приятеля, был, признаться, удивлен. Имея численное преимущество, комиссионеры легко могли перебить их, однако нападали вяло, замедленно. Они не столько стремились поразить Евгешу и Чимоданова, сколько прорваться к столу, под которым пряталась Ната. Здоровенный комиссионер, скалясь, уже колотил по нему битой. Ната, загораживаясь чемоданом, пыталась пнуть его в коленную чашечку.
