Несмотря на то что бойцы комиссионеры были слабые, ученикам стражей приходилось нелегко. Мошкину удалось снести две глиняные головы, отрубить четыре кисти и довести общее число отсеченных ног до пяти. Раны в корпус он не считал. Комиссионерам они не были страшны. Напротив, существовал риск, что меч увязнет, и он не сумеет его выдернуть. Сам Мошкин заработал две легкие раны и едва не повис на вилах, которые метнул в него один из комиссионеров. Спасло его лишь то, что он вовремя споткнулся.
Вскочив, Евгеша заметил, как два комиссионера выволокли из-под разбитого стола Нату и потащили ее к окну. Тащили они ее странно — за ручку чемодана, в который Ната, мало что соображая, вцепилась мертвой хваткой. Поспешив к Вихровой на помощь, Евгеша снес одному из комиссионеров голову. Второй комиссионер, которому Чимоданов отрубил топором кисть, выпрыгнул в окно. Это было сигналом к отступлению.
Комната опустела. Лишь отрубленные конечности на полу и мутные глинистые пятна повсюду доказывали, что только что здесь кипел бой. Нападавшие отступили, исчезнув все тем же способом — через выбитое стекло. Выглянув в окно, Мошкин различил внизу влажное пятно. Кажется, кто-то из комиссионеров не успел вовремя дематериализоваться.
— Надо же… фуф! Я жив! — удивленно произнес Чимоданов.
Он пыхтел как паровоз, в трубе которого застрял не в меру любопытный кочегар.
— Какой-то тупой… фуф… был бой! Конечно, это комиссионеры, но все же… фуф… странно, что мы живы… — продолжал он, немного отдышавшись.
Евгеша вытер покрытый глиной меч о шторы.
— Мне вообще показалось, что им нужны были не мы. Разве нет? — спросил он.
Ната открыла глаза и деловито оглядела поле боя.
— Да, точно. Им нужен был чемодан нашего маньячного гнома! Они все лезли ко мне, а еще точнее к чемодану!
Петруччо посмотрел на отрубленную кисть, вцепившуюся в ручку его красного чемодана.
— Не, — нервно сказал он, — ерундистика! Натурально ерундистика! Выдумали тоже!
Эдя Хаврон недовольно выглянул в окно. За окном в три ряда стояли машины. Теперь, когда преимущество скорости пропало, с высоты автобуса они казались жалкими и тесными коробочками.
— Этот проклятый автобус никуда не идет! Идиотизм какой-то! Я не удивлюсь, если водитель вылезет и оправится пить кефир. Ему-то что! Рабочий день все равно идет, — проворчал Хаврон.
— Просто мы попали в пробку. Можно подумать, ты первый день в Москве, — сказала Аня умиротворенно.
Ее голова доверчиво лежала у Эди на плече.
— Ты же сама говорила, что мы спешим. А теперь сидишь и не нервничаешь!
— Я никогда не нервничаю! Ну или стараюсь не нервничать.
— Почему?
— Повод нервничать есть всегда. А то и десяток сразу. Глупо надеяться, что когда-то наступит день, когда ни одного повода не будет. А раз так — зачем дергаться? — заявила Аня.
— А у меня наоборот. Если я в какой-то день хотя бы чуток не попсихую, значит, я уже умер, — сказал Хаврон.
Автобус, наконец, тронулся и пополз. Аня взглянула на номер дома. Нет, до того, что они увидели в хаосе линий, еще далеко. Аня задумчиво стала следить за пешеходами. Когда автобус стоял, пешеходы обгоняли его, когда трогался — автобус обгонял пешеходов. Какого-то высоченного, в броском красном свитере мужчину, шагавшего прямыми ногами, точно ножками циркуля, они обгоняли три или четыре раза. И соответственно те же три или четыре раза он обгонял их.
— И почему люди, встретившись, должны расставаться? Какая несправедливость! — сказала Аня.
— Ты это о каких людях, о близких? — непонимающе спросил Эдя.
Как реалист до мозга костей, он мыслил абстрактно лишь тогда, когда у него не было другого выхода.
— Нет, не о близких. Близкие-то как раз расстаются редко, а потом почти всегда встречаются. Я о других людях. Каждый день я вижу сотни людей: мужчин, женщин, стариков, детей. В транспорте, на улице, в магазине. Мы смотрим друг на друга, как чужие, иногда спрашиваем о пустяке, например: «Где тут ближайшее метро?», но чаще даже и не спрашиваем, а сразу расстаемся. Расстаемся равнодушно и не жалеем об этом. А ведь мы никогда больше не встретимся.
— Зачем же так пессимистично, может, и встретитесь, — утешающе сказал Хаврон.
Он не видел большого смысла встречаться с теми людьми, у кого он спросил, который час, даже если предположить, что они ответили ему вежливо, а не «что, на телефоне посмотреть лень?».
— С одним из ста, может, встретимся, и то не вспомним уже о предыдущей встрече. Город слишком большой. Ты улыбаешься? Думаешь, это сентиментальные бредни?
— Не-а, — сказал Эдя. — Не думаю. У меня вообще философия кота: поел-поспал, поел-поспал. И так ежедневно. Если навязчивая мысль и посещает меня в последние годы, то только вот какая. Жизнь — это игра, в которой каждый следующий уровень сложнее предыдущего. Едва ты приноровился, правила усложнились.
Взгляд Ани стал вдруг напряженным.
— Вот он, этот дом! — крикнула она и, вскочив, забарабанила в двери замершего в очередной раз автобуса.
Водитель неохотно открыл двери. Хаврон и Аня выскочили на дорогу, не доезжая остановки, и быстро пошли по газону. Перед ними был тот самый дом, который возник недавно в танце случайных линий.
— Вроде он, — согласился Эдя. — А теперь что, ищем тех типчиков, лица которых мы видели?
— Да.
— Веселенькая задачка. Тут несколько подъездов. Что дальше? Ходим по всем и трезвоним в двери?
Анина рука оставила ладонь Хаврона и нырнула в сумочку.
— Ты уверена? — спросил Эдя с беспокойством.
— Уверена, — сказала Аня и без колебаний надела очки.
Стекла остро блеснули. Хаврон увидел, как Аня поочередно оглядела все подъезды и направилась к одному. Двигалась она быстро, уверенно. По лестнице они поднимались пешком. Изнеженный лифтом Хаврон ворчал, что не нанимался портить новенькие ноги.
Наконец Аня остановилась у одной квартиры и кивком указала на нее Эде. Дверь выглядела заурядно. Никакого магического сияния, насколько мог видеть Эдя, от нее не исходило. И вообще ничего не исходило. Коврик лежал чуть наискось. На той же площадке стоял детский велосипед, видно, принадлежавший соседям.
— Интересно, что мы сейчас скажем? «Извините, граждане, но мы вас видели в волшебных очках и все про вас знаем. А ну признавайтесь, как вас зовут и что вы натворили?» — сказал Эдя.
Аня не улыбнулась. Хмыкнув, Эдя подошел к дверям и позвонил. Звонок пискляво откликнулся где- то в глубине квартиры. Долгое время ничего не происходило. Хаврон приложился ухом к двери.
— Да нет там никого. Все тихо! — заявил Эдя и позвонил еще раз.
— Есть. Я знаю, что есть, — уверенно сказала Аня.
Эдя собирался дать третий, завершающий звонок, как вдруг дверь рывком открылась. Хаврон, навалившийся на нее плечом, едва не упал. На пороге стояли двое подростков. Один — высокий, немного растерянный, был с мечом, другой, маленький и взъерошенный, как воробей, только что искупавшийся в луже, — с боевым топором. За их спинами, в глубине коридора маячила девица с очень подвижным, постоянно меняющимся лицом. Эдя торопливо отвернулся, интуитивно ощутив, что смотреть на него опасно.
— Что вам нужно? — покачивая топором, с вызовом, очень нагло, спросил взъерошенный.
