Лед и пламя Тартара

возню, в борьбу в партере — динамика утрачена. Дело начинает приобретать слишком большой резонанс. Привлекать внимание… короче, Лигулу этого не нужно.

— Почему? Какая разница — додавит он нас сейчас или через неделю? Разве стражи из Нижнего Тартара куда-то опаздывают? У них что, дети дома плачут? — спросил Мефодий.

Арей машинально провел пальцем по спиралям опустевшего дарха. По его лицу, начиная от скул, скользнула желтая тень.

— Хочешь сказать: разницы нет? Мрак сражается против мрака с привлечением сил света! Валькирии, хранителя, светлого стража! Вслушайся в звучание этих слов, и тебе станет жутко, — сказал он.

Ирка едва сдержала улыбку. Лично ей не было жутко. Мефу, насколько она видела, тоже.

— Бонзы мрака недовольны. В конце концов это я, защищаясь от мрака, первым поднял с земли щит света, — сказал Арей.

Ирка с Дафной переглянулись.

— Меня никто особо не поднимал. Я пришла сама, — с обидой проговорила Ирка.

— Я тоже, — сказала Даф.

Барон мрака не обратил на их слова внимания.

— Но я-то ладно. У меня и прежде была неважная репутация, которая опиралась лишь на меч. Так что подмочить такую репутацию невозможно. Другое дело, что и Лигулом бонзы недовольны. Свару-то затеял он. Подсидеть наследника мрака, расправиться с врагом, пленить светлую — это все прекрасно, объяснимо, но цена, цена!!! Какой пинок по общей репутации мрака! Даже жалкие комиссионеры, вроде нашего Тухломона, досадливо шмыгают носами. Они любят определенность, твердую руку, а не эту возню, — продолжал он.

— И какой вывод? — спросил Эссиорх.

В нем вновь проснулся нетерпеливый мотоциклист.

— Такой, — сказал Арей со стерильной вежливостью. — Думаю, лично Лигул вмешиваться не будет. У него теперь рыльце не то что в пуху — в свиной щетине. Наша главная проблема — беглецы из Тартара. Если мы найдем способ их уничтожить — об остальном можно не заботиться.

— Звучит бравурно. Особенно, если учесть, что вы без эйдосов, я лишена дара, а наши враги бессмертны и неуязвимы, — не выдержала Дафна.

Арей еще раз взглянул на свой дарх и почти насильно заставил себя оторвать руку. Он вел себя как изголодавшийся в блокадном городе человек, который даже в мирное время, засыпая, на всякий случай зажимает в ладони сухарь. Дафна была поражена привязанностью, которую этот сильный страж — возможно, самый сильный из стражей мрака — испытывал к своему дарху, пусть даже лишенному эйдосов. Хотя, с другой стороны, разве ей не были так же важны ее крылья?

— Ты торопишься с выводами, светлая. Бессмертны — возможно. Наше оружие им не опасно, не считая огня Эссиорха и копья валькирии, которые могут причинить лишь временный урон. Но вот неуязвимы ли? — сказал Арей.

— Вы о чем? — жадно спросил Меф.

— Все о том же, синьор помидор, все о том же… — Арей еще раз взглянул на свой дарх.

Его брови, навеки опаленные жаром и льдами Тартара, изогнулись в презрении ко всему в этом мире. В том числе к себе. Презрение стража — меч с бритвами на рукояти. Нанося раны другим, оно точно так же ранит и руку того, кто им сражается.

Глава нетринадцатая ЧЕМОДАН ЧЕМОДАНЫЧ ЧИМОДАНОВ

Люди постоянно тщатся сочетать небо и ад. Они считают, что на самом деле нет неизбежного выбора и, если хватит ума, терпения, а главное — времени, можно как-то совместить и то, и это, приладить их друг к другу, развить или истончить зло в добре, ничего не отбрасывая. Мне кажется, что это тяжкая ошибка. Пути нашего мира — не радиусы, но которым, рано или поздно, доберешься до центра. Что ни час, нас поджидает развилка, и приходится делать выбор. Я не считаю, что всякий, выбравший неверно, погибнет, он спасется, но лишь в том случае, если снова выйдет (или будет выведен) на правильный путь. Если сумма неверна, мы исправим ее, если вернемся вспять, найдем ошибку, подсчитаем снова, и не исправим, если просто будем считать дальше. Зло можно исправить, но нельзя переводить в добро. Время его не врачует. Мы должны сказать «да» или «нет», третьего не дано.

Клайв Льюис

Пауза затягивалась. Аня и Эдя Хаврон разглядывали Мошкина и Чимоданова. Те в свою очередь изучали их. Ната шныряла за спинами учеников мрака в самых растрепанных чувствах. Ей не удавалось установить власть над гостями, что ее жутко бесило.

«Ничего… посмотришь ты на меня! Не знаю, что я с тобой сделаю, но ты запомнишь это надолго!» — мстительно думала она, косясь на Эдю.

Однако Эдя избегал ее взгляда. Более того, подчиняясь инстинкту, который выработался у него со времен общения с Трехдюймовочкой и полуночными ведьмами, он пошарил по карманам и надел темные очки. Это сделало Нату бессильной. Без прямого контакта с глазами ее магия не действовала.

Магия вообще штука капризная. Стоит появиться минимальному ограничению, и она моментально перестает работать.

«И о чем с ними говорить? Как им объяснить, зачем мы сюда пришли, если я сам этого не знаю?» — подумал Эдя, разглядывая меч в руках у высокого подростка и боевой топор у его приятеля.

— Играем в мушкетеров? — спросил Эдя навскидку.

Мошкин вежливо улыбнулся. Мушкетеры как род войск были созданы, чтобы стрелять из мушкетов. Шпаги — больше для шашлыков и для гвардейцев кардинала в понимании Дюма. Опять же — перепутать меч и шпагу может только тот, чей интеллект залегает ниже паркета.

— Два пьяных ежика в лесу пилили крокодилом колбасу, — вдруг произнес Чимоданов.

Это произошло неожиданно для него самого, поскольку Петруччо особо не стремился это озвучивать. Он вечно выдумывал дурацкие стишки, причем в самое неподходящее время.

— А почему не убили ломиком? — спросил острый на язык Эдя.

— Кого не убили ломиком? — не понял Чимоданов.

— Два пьяных ежика в лесу убили ломиком осу, — предложил Хаврон. В нем с детства томился поэт заборного жанра.

Чимоданов хихикнул. Впервые он встречал человека, кому было интересно его словотворчество.

— Осу нельзя убить ломиком, — сказал он, опуская боевой топор.

Мошкин, следуя его примеру, опустил меч, после чего тот незаметно испарился из его рук.

— Тогда и пилить крокодилом нельзя, — заметил Хаврон.

— Можно. У него зазубрины на спине.

— Пусть так, — миролюбиво согласился Эдя. Он уже заметил, что у него налаживается контакт с ершистым подростком. — Тогда вот: два пьяных ежика в лесу взорвали динамитом колбасу.

— Про динамит лучше не упоминать, — голосом ослика Иа, на глазах у которого застрелили из обреза Пуха и Пятачка, произнес Мошкин.

— Почему?

— Не на всех членов нашего дружного коллектива слово «динамит» действует в правильном ключе, — сказал Мошкин и грустно оглянулся куда-то в недра комнаты.

Неожиданно Аня отстранила Мошкина и быстро прошла в комнату. Ее не останавливали. Ученик стража, даже начинающий, всегда умеет отличить, когда человек делает что-то сам, а когда его ведет направляющая рука. Возле красного чемодана Аня присела на корточки.