что? Каковы ваши условия? Я повторяю: нам нужен этот дом.
— И кто же окончательный покупатель? Кого заинтересовал наш скромный домик? — поинтересовался Арей.
— Не имеет значения, — отрезал Самцов. — Еще вопросы?
— У меня, — сказала Улита, поднимая руку,
— Надеюсь, важный?
— Крайне. И всего один.
— Тогда валяйте!
— Это правда, что в детстве мама била вас прыгалками, когда вы не хотели играть на скрипке? — сладко сказала ведьма, поднимая лицо от фиалок, Тиберий Самцов помрачнел, вгрызаясь в Улиту озабоченными глазками.
— Откуда ты знаешь? — спросил он нервно.
— У вас это на лбу написано, — сказала Улита.
Мефодий невольно фыркнул. Для ведьмы уровня Улиты лоб человека — открытая книга. Именно поэтому, а вовсе не по причине отсутствия вкуса, мудрые мужи Средневековья предпочитали носить челочку до бровей или в крайнем случае до середины лба.
Самцов еще некоторое время поиспепелял Улиту взглядом, но, убедившись, что на эту наглую девицу где сядешь, там и слезешь, притушил свой взгляд.
— Знаете вы или нет, это не меняет дело. Мне плевать. Я покупаю ваш особняк.
— И что же с ним сделают? Перестроят, снесут? — вдруг подал голос Арей.
Решив, что директор дал слабину, Тиберий Самцов воспрял. Его голос потеплел, подобно голосу палача, который беспокоится, не давит ли приговоренному к повешению веревочка.
— Снесут? Зачем же? Если бы его можно было снести, мы устроили бы все через вашу голову. К огромному сожалению, дом снести нельзя. Культурная ценность. Стены должны стоять. Сразу после покупки здесь выроют котлован, насколько я знаю.
— Котлован? Это шутка? — поднимая брови, перебил его Арей.
— Ничуть. Внизу планируется устроить банковское хранилище и подземную автостоянку. Тот куцый подвал, что сейчас существует на планах, нас нисколько не устраивает. Это нерационально, — рассуждая словно о свершившемся факте, сказал Самцов.
— А я вам говорю, что тут не может быть котлована. Никогда, — заметил Арей.
— Почему?
— Потому что это Большая Дмитровка, 13! Особое место, особый дом... Заступ не должен касаться этих подвалов. Уж можете мне поверить, Калигула Неронович, или как вас там, — сказал Арей.
Самцов задиристо, точно петух, царапнул пол ногой.
— Вы забываетесь! Вы вообще не понимаете, с кем говорите! — взвизгнул он. — Я вижу: вы глухи к доводам рассудка. Мне нужен ответ!
— Я же говорю вам: спросите у мальчишки! — посоветовал Арей.
— И вы согласитесь с любым его решением?
— Без сомнения. Первый раз вам, кажется, отказали? Посетитель нашарил глазами Мефодия.
— Итак, мальчик-гений, раз ваше руководство доверило вам решение, я жду его! Подумайте трижды!
Мефодий покосился на Арея. Тот изучал его лицо с особенным, сосредоточенным, даже, пожалуй, беспокойным вниманием.
«Нет, — подумал Мефодий. — Это не блеф. Ему действительно важно, что я скажу... Ничего не понимаю!»
— Купить можно только то, что продается. Наш дом не продается, — сказал он.
Во взгляде Арея, как почудилось Мефодию, мелькнуло облегчение.
«Он рад, что я отказал. Но почему? Разве от меня зависит, быть здесь резиденции мрака или не быть?»
Тиберий Самцов не слишком удивился ответу. Видно, его подвижный ум просчитал уже и отказ.
— А вот тут позвольте вам не поверить, юноша. Продается всё, — уверенно заявил он.
— И собор Василия Блаженного тоже? — быстро и с любопытством спросил Тухломон, слегка наклоняясь вперед. Он хотя и обещал Арею не вякать, но уж больно соблазнительная была возможность.
— При наличии предложения соответствующего уровня, — ни секунды не колеблясь, сказал Самцов.
Тухломон быстро извлек блокнотик. Человек, менее материалистический, чем Тиберий Цезаревич, мог бы поклясться, что блокнотик возник у него в руках сам собой.
— Браво! — с чувством сказал Тухломон, хватая его за руку. — Браво! Как я разделяю ваше мнение! У вас современный взгляд на вещи! Действительно, что такое собор? Просто неуклюжее культовое сооружение, мешающее свободному проезду танковых колонн по Красной площади! Вы со мной согласны, господин Самцов?
— Для меня это не принципиально! Я посредник! — сказал тот брезгливо.
— О, вот это я тоже ценю! Действительно, зачем держаться за принципы, когда их нельзя продать? А что вы, извиняюсь, думаете об эйдосах? Тоже ерунда, не правда ли? Дрянцо мелкое, а? Ну скажите!..
Самцов поморщился, с трудом выдирая ладонь из подозрительно липких пальцев собеседника.
— Что вы ко мне пристали? Какие еще пэйдосы? Отстаньте от меня немедленно!
— Именно пэйдосы! Так их, так! — кривлялся Тухломон, снижая голос до шепота. — Так, может, отдадите, а? А домик мы вам задаром завернем в газетку от тридцать второго числа. А?! Так отдаете? Скажите только: «отдаю!», и я отстану, чтоб мне провалиться на этом самом месте. Не хотите сказать «отдаю», скажите: «Хоть бы ты им подавился!», и я тотчас подавлюсь, клянусь мамой.
— Тухломон! — негромко, с раздражением окликнул Арей, как окликают вздорную собачонку, увлекшуюся перебранкой с другими псами.
Однако комиссионер долго не мог утихнуть. Он едва ли не скулил и, даже замолчав, продолжал смотреть на Самцова взглядом попрошайки.
— Ну позязя! Только одно словечко! — ныл он.
Однако Тиберий Цезаревич не способен был отдать что-либо просто так. Он лишь отмахнулся от Тухломона, опустился на стул и забросил ногу на ногу, продемонстрировав ослепительно белый носок.
— Вы, кажется, меня недопоняли, Мефодий, вы-с-собором-как-вас-там и ваш любезный шеф! Мы или найдем общий язык сейчас (к взаимному удовольствию, я имею в виду), или найдем его позже, но уже без взаимного удовольствия. Вы меня понимаете? — сказал он очень веско.
Арей, зевая, встал и потянулся. Вид у него был страдальческий.
— Пошел вон! — сказал он устало. Самцов оскорблено вскочил со стула, мигом утратив весь лоск.
— КОМУ ТЫ ЭТО СКАЗАЛ, ДРЯНЬ?!
— Кыш! — повторил Арей и, без размаха, точно отмахиваясь от докучливой мухи, влепил Самцову пощечину.
На бледной щеке Тиберия Цезаревича вспыхнуло красное пятно.
— Ты... подписал себе... смертный приговор! — задыхаясь, в три приема выпалил Самцов и выскочил из кабинета.
Из приемной донесся облегченный вздох дивана, от которого оторвались, наконец, массивные седалища амбалов.
Мефодий увидел, как Самцов сгоряча налетел на стоящую у дверей Нату и хотел выругаться, но та мило улыбнулась ему и примиряюще коснулась его руки своей ладонью. Усмиренный Самцов притих и, шагая как робот, пошел к выходу. В закрытое сеткой окно было видно, как Тиберий Цезаревич с охраной садится в машину и отбывает.
— Меф, мой мальчик! И ты, Улита! Что вы думаете об этом человеке? — зычно спросил Арей.
— А ну его! Хмыренок районного масштаба! — отозвался Мефодий.
