***
Редколесье закончилось. Они вышли на холмистую равнину, которая тянулась, возможно, до самого Пламмельбурга, и остановились, толком не зная, куда им идти дальше. Не в Пламмельбург же? Склеппи, во всяком случае, категорически возражала против такого варианта.
– Уж лучше я стану домохозяйкой и посвящу жизнь одному мужчине! – сказала она героически.
Рядовой Гуннио скромно откашлялся. Он не понимал полутонов.
– Я тут всё шёл и думал. Интересно, чем кормился Стихиарий все эти годы? Пусть он не материален, но ведь какая-то энергетическая подпитка ему нужна? – спросил вдруг Ягуни.
– Между ребятами… в армии то есть… странные слухи ходили, – сказал Гуннио. – Можно, мол, продать кровь в обмен на год могущества. Если кто согласен, проходит ритуал и становится весь такой умелый-преумелый. Силы немереные появляются и изворотливость, как у лисицы. Посадят его, положим, в темницу, а он попросит ковшик водицы испить. Ему принесут, а он в ковшик нырнёт, и поминай, как звали… Вот я и подумал, может, это тоже Стихиарий? Вроде как счастье в рассрочку?
– В Пламмельбурге такие же слухи про огонь ходили. Якобы один маг надерзил царице, а когда его хотели схватить – прыгнул в огонь и исчез. А потом – через полгода уже – этого мага мёртвым нашли в своей постели – высох весь. Описать даже не берусь, что с ним сделалось. И это точно не царица Нуи, она хоть и с прибабахом, да только злобу надолго затаить не в её правилах, – добавила Гробулия.
Ург выслушал её и понимающе кивнул.
– И у нас в Тыре что-то похожее было. Парень один… ну прям совсем неудачник был… Никакого задора! Как выйдет на дело – дрожит! У пьяного и у того кошелёк не смог бы срезать! До того опустился, что бельё с верёвок воровал, а нет белья – схватит курицу и бежать!.. Ну его ловят – бьют. Он отлежался дня три, и снова та же история… И вдруг в один день его как подменили! Первым номером у нас стал! До того фортить стало, что алмаз у герцога Дю Билля увёл! В казначейство От-И-Тиды как к себе домой наведывался. Поверите ли – у самого Большого Папочки набор отмычек свистнул, а уж Большой-то Папочка вам не лох! Тут уж все наши его зауважали! Большой Папочка его всем нам в пример ставил! Да только смотрим мы, что удачи хоть и прибавляется, а наш парень становится грустнее и грустнее. Точно кто из него кровь и силы выпивает. А месяцев через десять в реку бросился… Такая вот история.
– Да, без Стихиария здесь не обошлось. Хотя… кто его знает?.. Душу-то много кому продать можно! – протянул Ягуни.
– А что, мы уже на Диких Землях? – вдруг спросил рядовой Гуннио, козырьком поднося ладонь к глазам.
– У Арапса? Ты что, перегрелся? – хмыкнул Ург.
– Сами взгляните! Вон там!.. Двое сидят на лошади. Передний без ног, а лошадь-то, кажись, без головы! Кто же это, как не мертвяки? А они, кроме как на Диких Землях, нигде не встают, – сказал Гуннио.
– Прояви воображение. Это же кентавр! А у него на спине кто-то сидит! – всмотревшись в две небольшие, кажущиеся чуть крупнее жуков фигурки, сказала Гробулия.
Кентавр остановился. Он тоже заметил людей на опушке. Видно было, что кентавр повернулся к своему всаднику и о чём-то совещается с ним. Затем они стали осторожно приближаться. Кентавр держал наготове лук.
Первой, что к чему, сообразила Гробулия. Её зоркие глаза смогли различить лица всадников.
– Это же наша подзеркаливающая лошадка! Эй, лошадка из восьми букв – скачи сюда! – крикнула она, замахав руками.
Услышал её кентавр или нет, но он опустил лук и стал приближаться уже без опаски.
– Теперь я понимаю, почему ключ показал нам на юг. Мы должны были встретиться, – сказал Ург.
И-Ван соскочил со спины кентавра. Гробулию и Урга он узнал одновременно с Мардонием, даже раньше, чем ветер донёс до них голос Склеппи. А троих – двух парней, один из которых был в солдатском панцире Арапса, и девушку с футляром – он видел впервые.
Парни показались ему странно знакомыми. Но почти сразу же он забыл о них. Всё его внимание привлекала девушка с футляром в руке. До боли напрягая глаза, И-Ван всматривался в лицо девушки, в её черты, постепенно, с каждым его шагом, проступавшие всё отчётливее. И внезапно он узнал её…
Черты были немного не такими – всё же песок и луна искажали их, – но сомнений не было: перед ним стояла она, та девушка с побережья. Девушка, портрет которой смыла волна.
Теперь их разделяло шагов двадцать-тридцать, не больше. И-Ван испытывал какое-то двойственное чувство. С одной стороны, ему хотелось сорваться на бег и сразу оказаться около девушки, с другой – он желал до бесконечности продлить эти томительные мгновения.
И ещё, где-то на дне души был страх, тревога, что девушка может оказаться не той. Утратить иллюзию всегда особенно невыносимо в тот момент, когда ты готов окончательно в неё поверить.
Но вот они уже рядом… Девушка тоже смотрит на него, и в глазах у неё вопрос.
– Привет! Я… с тобой… так давно… ну неважно… привет… – хрипло сказал И-Ван, не узнавая своего голоса. Он стал какой-то чужой, деревянный.
Ему так много хотелось ей сказать, но вокруг были Ург, Гробулия, те парни… Фыркал деловито уставший от скачки с двойным грузом кентавр.
– Привет! Мне кажется… Мы с тобой когда-то встречались? – спросила Таня.
– Не… Не знаю… Может… Нет, не встречались, – сказал И-Ван, со стыдом обнаруживая, что почти не владеет речью.
У него не очень получалось знакомиться с девушками. Забалтывать их, выплёскивая поток незначащих слов, он не умел, да и не считал нужным. В этом было что-то неискреннее, ненастоящее. Истинная любовь не в словах. Она в делах, поступках, во взгляде, а в словах… в словах лишь некая её часть, не самая, возможно, важная. Да и проклятая робость, всегда наступавшая, когда надо было выразить чувство, мешала. Не говорить же ей, что это её он нарисовал ночью на песке при свете луны. Нет, нелепо, особенно когда рядом с ней столько чужих ушей.
– Ты всегда такой? Я Таня, – представилась она.
При одном звучании её имени он вновь испытал беспокойство, такое же сильное, как в прошлый раз, когда впервые услышал его от Урга.
– Я И-Ван, – сказал он.
– И-Ван… Иван… Ван… – словно пробуя имя на вкус, произнесла Таня. Ей чудилось, что она уже слышала его когда-то ровно как и видела уже эти васильковые, безумно яркие глаза. Но когда? Спросить бы у медальона, но Феофил Гроттер как назло молчал и никаких комментариев давать не собирался.
Ург забеспокоился. Хотя Таня и И-Ван не говорили ничего особенного и вообще даже не приближались меньше чем на шаг, между ними определённо что-то происходило. Что-то, затрагивающее его интересы. «Он мне ещё в прошлый раз не понравился! Сосунок из От-И-Тиды! Ну ничего, сам напросился!»– подумал Ург и решительно встал между Таней и И-Ваном.
– Что уставился? Не в картинной галерее! Это моя девушка! – обратился он к И-Вану.
– Твоя? – удивлённо переспросил И-Ван.
Он был так поглощён мыслями о Тане и своими чувствами к ней, что, казалось, вообще не понимал, кто такой Ург и откуда он взялся. «Странно, она действительно как будто
Ург положил руку на рукоять меча.
– Да, моя! Ты что, нормального языка не понимаешь? Отойди от неё!
– Ург, не увлекайся! Я пока что своя собственная, – отрезвила его Таня.
И-Ван мысленно возликовал. Похоже, котировка акций Урга была чуть выше пола.
– Но всё равно это не значит, что этот тип может по-хамски пялиться на тебя. Скажи, ведь тебе это неприятно? – допытывался Ург.
Таня промолчала. Есть вопросы, на которые нельзя ответить. Сказать, что неприятно – это будет ложь. А сказать, что приятно и внутри у неё всё теплеет от этого взгляда, – за кого её примут?
Склеппи хихикнула.
