идеи.
— Гроттерша! — встряла Лиза Зализина, сидевшая до сих пор с поджатыми губами.
— Почему Гроттерша? — удивился Тузиков.
Зализина подняла брови.
— Как почему, Кузичка? Как почему, радость моя? Есть такая нелегкая работа — спасать мир. Спасает мир в основном Гроттерша, солнце наше ясное, а остальные на подтанцовках. Гроттерше и подвиги лучшие достаются, и лучшие парни. За что ей счастье такое, дуре носатой? Вот и сейчас мы должны скинуть роднулю нашу в колодец Посейдона и посмотреть, что из всего этого получится.
— Ура! Гроттершу в колодец! Кто за? Я поднимаю ногу! — захохотала Склепова и, откинувшись на диване, задрала к потолку ногу.
Ревнивый Гломов зарычал и поспешно бросился одергивать на ней юбку. Гробыня хохотала и назло Гломову пыталась поднять и вторую ногу.
— Ты, жалкий собственник, не прячь мои ноги от народа! Дай мне проголосовать! Вот он мой голос: а-а-а-а-а-а-а! — радостно вопила она.
— Не обращайте на нее внимания! Поезд тронулся от вокзала! — сказала Пипа, понимающе цокая языком.
— А я предлагаю ухнуть в колодец сперва Зализину, — предложил Ягун.
— Зачем? — не поняла Склепова.
— Отвлекающий маневр! Чтоб переполошить в Тартаре всю нежить! Воображаю, падает Лизка в тартар, и начинается: «А, миленькие мои! Гадики! К Ванечке лапки протягивали! А ну идите-ка сюда, убогие!»
— В колодец никому лезть не нужно! А вот слетать туда… да, придется! — оборвал его Шурасик.
— Почему? — спросил Кузя.
Шурасик похлопал его по плечу.
— А потому, дорогой коллега, что колодец — это не пылесос. Сдается мне, что он никого не втягивал. Ни здесь, ни в Скаредо. Магия колодца связана с розовым туманом. А что такое розовый туман?
— А я откуда знаю?
— Очень любознательный ответ. Тем не менее, dectum sapienti sat est![1] — укоризненно направив на Тузикова палец, сказал Шурасик.
Услышав милую его сердцу латынь, перстень Феофила Гроттера оживился и, нагревшись, охотно поддакнул:
— Quod non est paululum dicere![2]
— Ohe, jam satis est![3] Право же, вы меня смущаете! — купаясь в меду ложной скромности ответил ему Шурасик. — Так вот про туманы… Сегодня ночью в отделе диссертаций я обнаружил исключительно ценный труд!
Шурасик ловко извлек пухлый фолиант, у которого время безжалостно обгрызло края обложки. Из книги наружу, не переставая, вытекало что-то липкое и противное. В кабинете Сарданапала запахло болотом.
— «Книга магических туманов». На латыни, разумеется. Лейпциг, начало XIV века. Коллективный труд ста семидесяти двух магов. В течение десяти лет они ставили опыты по изучению магических свойств всех существующих в мире дымов и туманов. Всего около ста тысяч описаний. Тут все — начиная от пара, который вырывается из носа у лопухоида морозным зимним утром, и заканчивая ядовитым дымком погасшего вулкана Арцхапетри, который так мал, что его принимают за заброшенный муравейник. Томик крайне своенравный… Его испарениями лучше дышать через тряпку, в противном случае дожить даже до тридцатой страницы будет проблематично. В остальном же неглупая черномагическая книжица! — с умилением сказал Шурасик. — Так вот, в числе прочих тут описан и розовый туман!
— Что, просто розовый туман? — спросила Склепова, брезгливо наблюдая за липкой тинной лужей, расползавшейся вокруг книги.
— Разумеется, нет. Просто розовых туманов в природе не бывает, как не бывает вообще собак, а бывают овчарки, левретки, французские бульдоги и так далее. Существует три с половиной тысячи видов розовых туманов, каждый из которых уникален и имеет свое значение. Перепутать их так же опасно, как спутать ужа с гадюкой. Если мне не изменил хорошенький жикинский носик, — а в ту ночь, увы, приходилось пользоваться именно этим допотопным оборудованием! — наш розовый туман был с запахом серы и старых одеял, густой, со слабым искрением, чуть голубеющий при соприкосновении с лунным светом, — сказал Шурасик, победоносно взглянув на Склепову. — Данный вид тумана определяется в фолианте, как туман прошлых ошибок. Он относится к группе самых опасных туманов. Образуется в глубоких расщелинах с высоким уровнем остаточной древней магии, постепенно скапливается и каждые несколько столетий поднимается наружу. Ну а куда его понесет дальше, зависит от ветра. Туман густой и рассеивается долго. Действует на человека и некоторых магических существ. Призракам и нежити не страшен. Стоит сделать один лишь вдох — и магический туман начинает взаимодействовать с сознанием. Человек становится прозрачным и неосязаемым, утрачивает телесность, окружающие его не видят. Для него исчезает время, пространство, остаются лишь воспоминания. Мучительно и сладко в одно и то же время.
— Так что там про воспоминания? — перебила его Шито-Крыто.
— У каждого взрослого в жизни есть развилки дорог. Развилки, погребенные под опавшей листвой множества календарей. Развилки, где пути расходятся, где можно с одинаковой легкостью повернуть направо и налево. Выбрать любой путь. Человек выбрал, а теперь много лет спустя спохватился, что ошибся. Свернул не на ту дорогу. Понимаешь?
— Смутно, — сказала Шито-Крыто.
Шурасик быстро взглянул на Лену Свеколт. Та сидела за столом Сарданапала и задумчиво водила пальцем по мраморной пепельнице академика. Объясняя, Шурасик мысленно обращался только к ней. Поймут или не поймут другие — ему было неважно.
— Моменты, когда можно было сделать выбор и пустить жизнь по другому руслу, кажутся теперь недосягаемо прекрасными. Хотя бы потому, что невозможно вернуться туда, откуда ты однажды ушел. В решающий момент — и это потом особенно терзает — одно слово, один жест, одно движение — и все, поезд жизни пошел по другому пути. Сказать «Да» вместо «Нет» или, напротив, сказать «Нет» вместо «Да». Или уйти, или не уйти. И вот человек потом всю жизнь раз за разом возвращается памятью к этому моменту и совершает ТОТ САМЫЙ ПОСТУПОК. Это довольно обычное явление. Сознание с ним справляется. Во всяком случае, пока ты не вдыхаешь туман прошлых ошибок. Тогда происходит полное растворение и пленник тумана не может вырваться из своих воспоминаний. Он прикован к этой мучительной минуте свей памяти, когда он ошибся. Вот почему пропали наши преподаватели. Они остались в прошлом.
— А мы почему уцелели? — спросила Таня.
— На подростков эта магия не распространяется. У нас все сплошное будущее. Прошлого особенного и нет. А с Усыни и Горыни чего взять? Какие у них роковые ошибки? Сожрали Серебряное Копытце в бульоне, а могли сделать шашлык? Тоже мне развилка бытия! «Esse oporter ur vivas, non vivere ut edas!»[4] — как мог бы сказать Танькин дед, — отмахнулся Шурасик. Он, как видно, был невысокого мнения о богатырях-вышибалах.
— А возможность вернуть наших преподов из мира несбывшихся желаний существует? — спросила Таня.
Шурасик осмотрел свой большой палец и осторожно откусил заусенец. Критично осмотрел результат и еще раз куснул палец.
— Об этом в «Книге магических туманов» ничего нет. Хотя я лично склоняюсь к тому, что стоит принести искупительную жертву. С древней магией это иногда прокатывает. Даже чаще всего прокатывает, — заметил он.
— Жертву? Кровавую? — спросил Глеб Бейбарсов. Спросил довольно спокойно. Видно, воспитавшая их ведьма не отличалась большой сентиментальностью.
Шурасик покачал головой.
