резинки Клоппик отдавал щепку от Ноева ковчега или каменный глаз ехидны-убивающей-взглядом, — подтвердила Склепова, обладавшая исключительным слухом. Причем слух ее был тем исключительнее, чем меньше та или иная реплика относились к ней лично.
Забрав у Гуни чашу, она бережно поставила ее на стол, с которого предусмотрительные молодцы уже сдернули скатерть-самобранку.
— И чего теперь будет? Вода превратится в пиво? — шмыгнув красным носом, заинтересовался Кузя Тузиков.
Склепова посмотрела на него сперва одним глазом, затем, зажмурив его, другим и задумалась, точно проверяя, совпадают ли картинки.
— Приятно иметь дело с настоящим мачо! У него в голове две извилины: по одной вагончики катятся в направлении «чего бы выпить?», а по другой «кого бы поцеловать?» — сказала Склепова.
Тузиков обиделся и, как многие обиженные люди, стал нести чушь.
— А твой Гуня разве не такой? — спросил он.
Склепова с негодованием всплеснула руками.
— Нет, вы слышали? Обидеть Гуню — это как пнуть ребенка!.. У Гуни есть еще третья извилина. Целый мозговой проспект. Она называется «кому бы вмазать?» Плюс к тому Гуня очень верный. Возможно, со временем его достоинства окончательно покорят меня, и я преумножу славный рот Гломовых. Так что лучше не нарывайся!..
Кузя опасливо покосился на Гуню. Гуня был даже не боевой пес, а боевой медведь, драться с которым отважился бы лишь камикадзе да и тот в пору психического обострения. Забыв о Тузикове, Гробыня провела рукой по рунам чаши.
— Профессор Клопп называл ее Чашей Искренности.
— А как она действует? — спросила Пипа.
— Просто и надежно, как все древние артефакты. Наливаем обычную воду, на которую наглые лопухоиды приклепали погоняло «аш-два-о», и пускаем чашу по кругу. Каждый делает глоток. Из людей начинает переть искренность, и они начинают резать друг друга правдой-маткой, — пояснила Гробыня.
Катя Лоткова брезгливо передернулась.
— Гадость какая! Не буду я это пить!
— Почему? Должны мы узнать, что думаем друг о друге? Завтра к вечеру мы все разлетимся и неизвестно, когда соберемся снова. Через год? Через пять лет? Чаша Искренности позволит нам разобраться, кто нам друг, а кто так себе, мимо пробегал, — заявила Склепова, подавая знак Гуне, чтобы он наливал в чашу воду.
Тане идея Гробыни совсем не понравилась.
— Если под искренностью подразумевается, что люди говорят друг другу неприятные вещи, но это не искренность, а лучший способ растерять друзей. А то одному ляпнешь, что у него голос противный, другому, что у него изо рта пахнет, третьей, что она хамло недорезанное…
— Хамло? Погоди, Гроттерша! Не беги впереди паровоза, что везет три тонны навоза! Ты еще не пила из Чаши, а уже все вываливаешь! — возмутилась Склепова, принимая «хамло» на свой счет.
Но все же неизвестно, согласился бы кто-нибудь пить из Чаши Искренности, если бы не Ягун. Играющий комментатор загорелся этой идеей, особенно когда ему пришло в голову, что он сможет выведать тайну Семь-Пень-Дыра. А когда Ягун бывал чем-то воодушевлен, он не оставлял никому выбора, столько вдохновляющего буйства было в одном отдельно взятом комментаторе.
— Э, нет, Ягун! Что-то ты слишком увлекся! Чур я первая! — сказала Гробыня и взяла у Гуни Чашу.
Сделав глоток, она кокетливо поморщилась и вытерла губы тыльной стороной ладони. Ее разновеликие раскосые глаза скользили по однокурсникам.
— А теперь я собираюсь произнести тост! Так-то, пуси мои косопузые, имейте это в виду! Ах да, на «пусей моих косопузых» все копирайты у Грызианки, а я сижу в тенечке и обмахиваюсь веером…
Зрачки Склеповой встретились у переносицы и сразу разошлись. Магия чаши медленно и мягко охватывала ее.
— Пррр! Что-то я сбилась! Что я хотела сделать? — спросила Гробыня слегка охрипшим голосом.
— Тост! — подсказала Рита Шито-Крыто.
— А… да… тост! Спасибо, Крыто-шиша! Просьба меня не убивать, потому что тост будет колючий, сладкий и противный… короче такой, как я сама!.. В общем, поехали! Разбирайте бокальчики и прочую посуду! Мою чашу не трогать! Пррр! Глома (а да! я давно уже называю его Глома! Вы не знали?), проследи!..
Отдав Гуне приказ, Гробыня отняла у кого-то бокал с шампанским и не очень ловко, но все же вполне достойно, залезла с ногами на стол. Стол попытался завалиться, но Ягун с Гуней его придержали.
Гробыня выпрямилась, подняв над головой бокал.
— Ну-с, первым делом выпьем за наших преподов!.. По-моему, больших милашек не найти даже в Белых Столбах в палатах для буйных. Еще (Гробыня огляделась) выпьем за Таню Гроттер, которая не имея ни кожи, ни рожи… ну хорошо-хорошо, кожа есть и место для рожи тоже… разбила сердце Пупперу, Ваньке, Ургу и… э-э… ну еще возможно кое-кому.
Про Глеба Склепова дальновидно не упомянула, не желая связываться с Зализиной, усмирение которой могло отгрызть хороший кусок всеобщего счастья.
— В-третьих, выпьем на Пипу, чья далеко не осиная талия навеки заслонила Генке Бульонову остальных девушек! Еще выпьем… э-э… за Жору-Плодожору, чье некрасивое, но умное лицо, так часто маячит путеводной звездой в лабиринтах душ неоперившихся школьниц… Хорошо сказала? Учись, Ягун, пока я жива.
Гробыня покачнулась. Верный Гуня удержал ее, схватив за талию.
— Пока ты жива, я буду держать стол, — сказал Ягун.
— В каких-то там следующих, выпьем за Аббатикову, Свеколт и Бейлошадкина! Кстати, где он? Гроттер же вроде тут? Спокойно, Лизон, это была шутка! Конечно, нам и без некромагов было неплохо, но с некромагами стало еще веселее… Еще выпьем за мою хорошую подругу Ритку Шито-Крыто. Она такая таинственная эта Ритка, что я никогда не знаю, что она отморозит в следующий миг. И вообще вот сейчас она на меня смотрит, а я все такая в тревоге. То ли она надо мной мысленно ржет, то ли кладет с пробором, то ли восхищается… Шут ее знает, короче, эту личность!
Ритка Шито-Крыто усмехнулась. Заметно было, что она довольна. Во всяком случае, Склепова думала о ней явно лучше, чем о Жикине.
— Еще я очень люблю Ягуна и Лоткову, — продолжала Склепова. — Не удивляйтесь, что я вас объединяю, но с вами мне ясно было всё с самого начала. Неправильный Ягунчик и правильная Лоткова — это ж идеальная пара, елы-палы! Ей будет кого перевоспитывать, а ему кого доводить до белого каления. В общем: «Буратино и Мальвина. Книга вторая. Двадцать лет спустя».
Лоткова сердито скрестила руки на груди. Сравнение с Мальвиной ей явно не польстило.
— Я молчу! Я держу стол! — напомнил всем Ягун.
Гробыня отхлебнула из бокала.
— Фу, какая гадость это шампанское! Помесь ситро и пива!.. И что я в нем только находила в пятнадцать лет? Кстати, Гроттершу — хи-хи! — однажды тоже подпоила, когда ее Пупперчик купидошками доставал и она мучалась, как ежик во время бритья… Эй, Танька, перестань в меня искрами пулять!.. Я хорошая!.. Еще выпьем за Верку Попугаеву и Дусю Пупсикову! К этой парочке уникумов я жутко привязалась, когда училась в Тибидохсе! Какую дверь, бывало, не толкнешь — вечно Верке по глазу дашь!
— А я? — подал голос Тузиков, о котором вечно забывали.
— И за тебя, Кузя, выпью! Не комплексуй! Правда, в моей памяти ты настолько слился с веником, что вы образовали прямо-таки нерасторжимый дуэт… И за Семь-Пень-Дыра, этого мага-махинатора! Кстати, Пень, со второго курса я осталась должна тебе две дырки от бублика! Какой процент ты насчитаешь?
