Когда Андрей проснулся, снаружи, судя по проникавшему в его берлогу свету, по-прежнему был разгар дня. Спал Андрей недолго, но с толком — сейчас он до краев был заряжен дерзкой, звенящей силой. Еще несколько минут он нежился в постели, ощущая себя — наконец-то! — хозяином положения и понимая, что на этот раз его не удержат никакие стены. Андрей даже не стал окружать себя защитной капсулой — просто чуть напрягся и снова стал призрачным и безынерционным, каким был вне конкретизирующего сознания Дейны. Плавно поднял себя в воздух и вплыл в стену. На миг зрение затуманилось, он без труда пронизал камень… и оказался в точно такой же пещерке, словно неощутимая сила развернула его в стене. Недоумевая, Андрей предпринял еще несколько попыток, с неизменной легкостью погружаясь в скалу и так же неизменно возвращаясь обратно. Скорее озадаченный, чем напуганный, Андрей вернул телу материальность и направился к выходу, намереваясь выяснить, когда хозяйке дома наскучит наконец с ним забавляться.
Он вышел на берег и остановился, щурясь от нестерпимо яркого света. За время его сна пейзаж чудесным образом преобразился: сейчас лагуну до краев заполняла зеленовато-прозрачная вода и солнечные лучи, отражаясь от искристой глади, дрожали бликами в тени камней. Противоположная берегу скала пропала, будто и не было, и там до самого горизонта простиралась зеркальная поверхность штилевого моря, и невозможно было определить, где настоящая вода переходит в мираж. Давешний плоский валун едва выступал над водой, и на его покатой вершине безжизненно распласталось бронзовое тело Дейны.
Чувствуя, что уже начинает плавиться под этим тропическим солнцем, Андрей упал в прохладно- свежайшую воду, в несколько взмахов достиг валуна и растянулся на горячем камне рядом с девушкой. Дейна отреагировала на его появление лишь тем, что вяло перевернулась на спину, дотянувшись ступнями до воды и закинув руки за голову. И снова превратилась в изваяние, насквозь прокаленное солнцем. Андрей разглядывал девушку с любопытством. Что-то изменилось в ней. Она уже не пугала неизведанностью, и даже к ее очевидным и многочисленным порокам он относился теперь на удивление снисходительно, будто к своим.
— Недурно ты обставилась, — заговорил Андрей, шевеля в воде ногами. — Стоит кое-что перенять. Одного не пойму: вам что, в ваших субтропиках — солнца не хватает? Спечься же можно!.. А хочешь ко мне в гости?
Дейна открыла глаз, повела им на Андрея, негромко фыркнула.
— Н-да… И что сие означает?
— Ах, отстань! — досадливо отозвалась она. — Радуйся жизни молча. Тебе осталось ее на один глоток.
— А тебе? — быстро спросил Андрей, но ответа не удостоился.
— Если я так тебя утомил, чего же ты в меня вцепилась? На безрыбье, что ли?
Вздохнув, Дейна отвернула лицо.
— Послушай, — сказал он настойчиво, — после всех скандалов и дрязг не мешало бы нам наконец объясниться, разве нет? Мы ведь схлестнулись по-крупному и узнали друг друга ближе некуда — будто заслуженная супружеская пара. Но откуда ты взялась? И кто ты есть?
Девушка молчала, словно не слышала. Или ей вздумалось заснуть? В Андрее шевельнулись отголоски недавнего безумия. Шевельнулись и пропали, задавленные непроходящим и пронзительным чувством вины.
— Ну да, на прямые вопросы нам не позволяет отвечать гордость, — заговорил он снова. — И скучно это, верно? Но черт побери, будь же последовательна! Думаешь, я не понимаю, отчего ты устроила этот мини-ньюди-пляж? Откройся же до конца!
Дейна медленно распахнула глаза.
— Я тебе зачем-то нужен, да? Ну так скажи прямо!
— Чушь! — сказала она тихо. — Что мне скрывать?
Андрей надвинулся на девушку и погрузился взглядом в ее глаза-провалы, бесстрашно исследуя самые их глубины. День вокруг померк.
И в устройстве государственной машины Ему не пришлось ничего изобретать: все уже было когда-то, где-то. Он только слегка видоизменил старые рецепты — с учетом своих уникальных возможностей.
На первом этапе «волею народа» и при поддержке невежественного большинства Он монополизировал производство, распространив свою власть на экономику страны и рассеяв по низовым слоям потенциально опасных Ему предпринимателей. Параллельно Он с неослабной энергией укреплял аппарат Служителей, отбирая в него самых преданных, самых исполнительных, самых жестоких.
Вторым этапом для Него стало достижение полного контроля над армией, которого удалось добиться, лишь заменив большинство кадровых офицеров фанатично преданными Ему людьми. Он начал с верхов и постепенно реорганизовал армию до самого низа, устранив или ликвидировав всех, в ком хоть сколько-нибудь сомневался.
И только тогда Он смог начать борьбу за монополию на знание, объявив «священную войну» интеллигентам, вольнодумцам и всем прочим, знавшим больше, чем допустимо смертному; ославив знание смертельной заразой, превращающей человека в комок нервов, в психопата и дегенерата; натравив на интеллектуалов невежд, завистников и садистов; предоставив этим подонкам полную свободу действий, гарантированную поддержкой армии. Теперь Он мог без ущерба для своей безопасности и обороноспособности государства уничтожить память почти во всех ее проявлениях, оставив обществу лишь набор самых необходимых навыков и застраховав себя таким образом от свободомыслия — главного источника нестабильности любой диктатуры.
И снова вокруг бушевали огонь и смерть будто вернулись времена Его благословенной юности, снова лилась кровь, и улицы устилали трупы. Застигнутые врасплох, жертвы в большинстве случаев даже не пытались сопротивляться — раздираемые на части ревущей толпой, втаптываемые в землю, побиваемые камнями, тысячами выбрасываемые из окон на бетонные плиты тротуара или в исполинские костры, сложенные из неисчислимого множества книг. Поначалу сторонников Отца было не так много, хотя из-за пассивности остальных казалось, что они всюду. Но когда открытые противники режима были истреблены почти полностью и фанатики принялись за молчаливо недовольных — «кто не с нами, тот против нас!» — воинство 'истинно верующих возросло многократно, разбухнув от трусов, поверивших наконец в пресловутую «заразность» интеллектуальности, а точнее, испугавшихся беспощадного фанатизма миссионеров новой Веры.
В ходе этого третьего этапа — непродолжительного по времени, но самого трудного, критического, в благополучном исходе которого Он был уверен менее всего, — возникали разнообразные побочные трудности, почти всегда в подробностях угаданные Им в самом начале. Хотя еще до начала своей грандиозной чистки Он предусмотрительно удалил из страны всех иностранцев, кое-какие слухи все же просочились за границу. Не дожидаясь, пока вопли шокированных законников достигнут апогея, Он выступил с энергичным опровержением, мало аргументированным, но крайне эмоциональным, перемежаемым угрозами в адрес нарушителей суверенитета и обещаниями щедрых подачек самым опасным. Одновременно, с помощью своих заматерелых, но по-прежнему безотказных первенцев, Он развернул по ведущим странам мира широкую кампанию подкупа, шантажа и террора, в общепланетном масштабе применяя методы, уже опробованные Им на пути к власти. Чтобы окончательно заткнуть глотки крикунам, Он в срочном порядке заключил с сопредельными государствами бессрочные пакты о сотрудничестве и торжественно поклялся всей планете в мирном и созидательном характере своего режима, твердо усвоив из истории: чем бесстыднее ложь, тем больше доверия она вызывает. Ко времени, когда государственные мужи, сбитые с толку Его бурной и по виду не слишком осмысленной внешнеполитической деятельностью, смогли разобраться в логике происходящего, поздно было предпринимать что-либо менее радикальное, чем объявление войны.
Определенные хлопоты доставили Ему и некоторые из Служителей — те, что вознеслись на гребне поднятой им мутной волны, но при этом настолько привыкли карабкаться по головам соперников, что не сумели остановиться вовремя. Он подавил и это волнение раззадоренных Им ничтожеств, беспощадно
