АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО
Черные знамена с алыми кругами были торжественно сожжены. Маркиз Гаэтано мог собой гордиться, именно он, несмотря на предусмотрительно разрушенные Эгоном лестницы, поднялся на башни и заменил чумные флаги на родовые сигны Фарни. Шарло рвался с ним, но Рито не позволил, племянник — молодец, но на такой высоте у него могла закружиться голова.
Короткая северная осень кончалась, и небо щедро забрасывало Гран-Гийо мокрым снегом. Белые хлопья, кружась, падали на мокрые камни двора, чтобы тут же растаять. Обычно маркиз Гаэтано терпеть не мог это время, его бесили и низкие, лежащие чуть ли не на плечах тучи, и короткие серые дни, и сырость. В эту пору Рито, как никогда, ощущал себя южанином, но сейчас было не до погоды. Правду сказать, мириец заметил, что пришла зима, только тогда, когда ему в лицо швырнуло пригоршню чего-то холодного и мокрого.
Заменить Эгона оказалось непросто, и Рито в который раз подумал, что был прав, не желая становиться властителем Мирии. Если с одним-единственным замком столько хлопот — что говорить о государстве, пусть и небольшом. Странное дело, рядом с Сандером все казалось понятным и не очень-то сложным, хоть и скучным. Куда же теперь занесло его короля, угодившего в спутники какой-то ведьме? Крапивник так и не вернулся, и Рафаэль в глубине души скучал по несносному созданию, не говоря о том, что Серпьент был великолепным разведчиком. Впрочем, тосковать о вольной жизни, гадать о судьбе Сандера и хихикать, вспоминая выходки крапивного божка, было некогда — неотложные дела рвали маркиза Гаэтано на части.
Оживающий замок требовал времени и сил. Эгон был не последней жертвой чумы, после него умерли еще трое, но выбираться из эпидемии оказалось трудней, чем умирать. Они выдержали, и к началу месяца Волка все вошло в свою колею: мертвые были похоронены, ворота открыты, лестницы отстроены. Рито с Шарло и Николаем наведались в соседние деревни и услышали, что «на самом деле никакой чумы не было». Крестьяне клялись, что новый король отравил колодцы, отомстив северянам за непокорство. Кто пустил эту сплетню, было неизвестно, но упала она на благодатную почву. Кэрна вспомнил «Кровавого горбуна» и усмехнулся — охотник рыл волчью яму и свалился в овраг. Забавно, но люди несли несусветную чушь и при этом были правы. Чуму и впрямь выдумали в Мунте, чтоб отделить ненадежный север от поджавшего хвост юга, а то, как и где началась эпидемия, наводило на мысль о какой-то мерзкой магии.
Если б Серпьент не потерялся, он мог бы сказать больше, но Рито и без Крапивника понял, что чума пошла на убыль после того, как он швырнул в камин вернувшегося с того света Жоффруа. Как герцог Ларрэн спутался с Пьером Тартю, Кэрна не знал, но не сомневался, что связь есть и в этом подлом деле вряд ли обошлось без циалианок. Как бы то ни было, мерзавцы угодили в собственную западню! Нобили могут сколь угодно долго бодаться друг с другом и менять сюзеренов, крестьяне вечно ворчат на сигноров, но если народ увидит средоточие зла в короле и этого же короля возненавидит изрядное число нобилей, на троне усидеть трудно. Рито никогда не считал себя политиком, но только блаженный не заметил бы приближение гражданской войны.
Тагэре, Руна, Мальвани и Эстре весной покажут зубы, а Лось с Лиддой помогут. Самое умное, что может сделать Тартю, — это оставить север в покое, но он этого не сделает, потому что прилегающие к свободным провинциям области неминуемо захотят к ним присоединиться. Посеянные под Гразой зерна начинают давать всходы, узурпатору придется завоевывать свою страну наново…
Маркиз Гаэтано с треском захлопнул окно и потянулся к гитаре, от которой его не отучили ни чума, ни война. Рваные, бешеные аккорды взлетели к высокому потолку, унося гитариста из затерянного в предзимье замка на залитый солнцем морской берег. Это была единственная отдушина, которую позволял себе Рафаэль Кэрна, но прогулка вышла короткой. Прибежавший стражник доложил о приезде сигнора Крэсси и о том, что госпожа Клотильда просит его подняться в зеленую оружейную. Рито отложил гитару, пригладил растрепавшиеся волосы, стянув их на затылке позаимствованной у Кати алой лентой. Похоже, Тильда решила устроить день Правды, что ж, давно пора!
Зеленая оружейная примыкала к Охотничьей комнате, столь любимой Эгоном. После смерти барона туда заходили редко — Клотильда с детьми перебралась в дом капитана Годи, а тот, в свою очередь, переселился в Воротную башню. В старых баронских палатах ночевали лишь они с Яфе и Николаем. Иноку здесь никто не мешал вволю молиться, мирийцу — петь, а атэву смотреть в стену. Кэрна двинулся было к двери, но спускаться по одной лестнице и подниматься по другой показалось слишком скучным, и мириец вылез в окно и прошел по карнизу. Смешно, но он появился позже всех. Рито улыбнулся Шарло и Кати и скользнул к устроившемуся у стены Яфе. Атэвский принц до сих пор не доверял стульям и лавкам, предпочитая сидеть на полу.
Дверь в Охотничью комнату была открыта, хоть и занавешена выцветшим от времени бархатом. Там было тихо, затем скрипнула дверь, раздались шаги и голоса.
— Я рада вашему приезду, Люсьен, — Клотильда, как всегда, была приветлива и спокойна. — Признаюсь, я собиралась вам написать и пригласить в Гран-Гийо для разговора, но решила выждать еще кварту или две, чтоб убедиться в том, что опасность и впрямь миновала.
— Я восхищаюсь вашим мужеством, сигнора, — в голосе Крэсси звучала искренняя теплота. — Вы пережили страшное испытание — потеряли супруга…
— Ваши потери, барон, не менее невосполнимы, — перебила баронесса. — Я благодарю вас за сочувствие, но я из тех неправильных женщин, которые топят горе в делах.
— В этом вы не одиноки. Сигнора, я вынужден начать разговор с вопроса, который может показаться вам странным, но, поверьте, это очень важно. Я доверил Эгону Фарни одну вещь, представляющую огромную ценность. Смело скажу, что от нее зависит судьба Арции. К сожалению, я просил барона хранить все в тайне. Это небольшая шкатулка, украшенная перламутром. Сигнора Клотильда, помогите мне ее найти.
— Я догадывалась, о чем вы спросите, — послышался шорох и шелест разворачиваемого шелка, — вот она. Я знаю, что в ней. Мой, — Клотильда слегка запнулась, — покойный муж рассказал о ней сразу же, но он ее не открывал.
— Понимаю, ее открыли вы после его смерти.
— Нет, барон, ее открыл тот, кому по праву принадлежит ее содержимое, вернее, его часть.
— Моя сигнора!
— Шарло, — громко позвала Клотильда, — иди сюда!
Рафаэль взглянул на побледневшего мальчика и встал. В Охотничью комнату они вошли вдвоем.
— Рад вас видеть, сигнор Крэсси.
— Рито… Этого не может быть…
— Но это так. Я жив, и я здесь.
— Что ты жив, мы знаем… Ты отомстил этому ублюдку, про твои столичные похождения прямо-таки легенды рассказывают, но как ты очутился здесь?!
— В Гран-Гийо сошлось слишком много тропинок. Я понимаю, что вы поражены, но сейчас вы поразитесь еще больше.
— Добрый день, сигнор Крэсси, — Шарло даже здоровался так, как отец.
Люсьен не ответил, застыв наподобие статуи, изображающей негаданную радость.
— Сигнор, — виконт Тагрэ улыбнулся, — вы меня узнаете? Это и вправду я, просто у меня волосы короткие. Это из-за краски, которую мы решили срезать.
— Монсигнор, — барон опустился на колени, подозрительно шмыгнув носом, — может ли такое быть?!
— А вот этого не надо, — Шарло бросился к Крэсси, вынуждая его подняться, — я не король, я просто Шарло Тагрэ. Я очень рад вас видеть, а вот отец рассердится, если вы встанете перед ним на колени.
— «Рассердится»?! — барон уже ничего не понимал, вернее, понимал, но боялся поверить. —
