Яд Минувшего. Часть 2

- Да, почитай, все… Только картины поснимали, ну и мелочь всякую, а так все на месте. Я письма привез, на столе лежали. Под этой, змеехвостой… Ее мы тоже прихватили…

- Зачем?

- Сами не знаем, - признался сержант, - жалко стало… Ну вроде как собаку бросить.

- Давай письма. - Шелковистая дорогая бумага показалась горячей, и написано на ней было не так уж и много:

«Подняться из глубин, поднять забрало, Вздохнуть всей грудью, принимая бой Как просто встать над смертью и судьбой - Подняться из глубин, поднять забрало, Отдать долги и стать самим собой, Не позабыв о тех, кого не стало Подняться из глубин, поднять забрало, Вздохнуть всей грудью, принимая бой.

С наилучшими и наихудшими пожеланиями остающимся.

Валентин, герцог Придд.

400год КС. Ночь с 18-го на 19-й день Зимних Скал.

P . S . Я не объявляю о кончине графа Медузы, так как не сомневаюсь, что он воскреснет еще не единожды, как вос крес в моем обличий после отъезда Удо Борна. Смех не уми рает, как не иссякают слезы. В прибрежных тростниках до сих пор слышат песни и плач найери, они оплакивают смелых и поют избранным. Они помнят многое, и они еще заговорят.

P . P . S . Все, что находится в этом доме, с соблюдением всех возможных формальностей передано в управление кар диналу Талигойскому и Бергмаркскому Левию и предназна чено для оказания помощи родным и близким жителей сто лицы, как погибших в Доре, так и казненных теми, кто осуществлял власть внутри Кольца Эрнани начиная с 1-го дня месяца Осенних Волн 399 года К. С.

Дарственная, находящаяся у дуайена Посольской пала ты, подписана мною 16-м днем З. С. 400года, то есть за два дня до того, как я, будучи в здравом уме и твердой па мяти, сделаю то, что г-н Альдо-в-Белом и г-н Окделл со чтут предательством, а я полагаю исполнением своего дол га и жизненной необходимостью. Позволю себе напомнить, что согласно всем действовавшим и действующим в Золо тых землях законам имущественные распоряжения, сделан ные до того, как распорядившийся совершил нечто, что мо жет быть вменено ему в вину, остаются правомочными».

4

- Август! - Высунувшаяся из-за кустов рожа скольз нула глазами по Дику и Пьетро и осклабилась при виде кривоносого. - К полковнику!

Капрала звали так же, как графа! Ричард сцепил зубы, сдерживая захлестывавшую разум ненависть, а та рвалась наружу горным селем, с каждой секундой набирая силу и ярость. Дик понимал, что еще немного, и он сорвется, как сорвался с Эстебаном. Если б не связанные руки, он бы уже дрался, но здравый смысл и мерзкий тряпичный привкус в пересохшем рту пока пересиливали. Когда, разминувшись с патрулем, «спруты» вытащили кляп, Дик не понимал, ни куда они заехали, ни чего ждут, он просто жил - дышал, облизывал губы, сглатывал. Потом захотелось воды и хотелось до сих пор, очень хотелось, но просить он не станет никого и никогда!…

- Держи! - Кривоносый Август равнодушно отцепил кобылу Дика от своего коня, перебросил поводья соседу, чихнул и исчез в темноте, сквозь которую доносился от даленный стук копыт. Кто-то очень торопился, и вряд ли это был друг, друзья ничего не знают, разве что Левий поднял тревогу, но поднял ли? Святоша изо всех сил вы гораживал Ворона, узнав о нападении, он мог промол чать.

Булькнуло. Оставшийся с пленниками солдат вытащил флягу и присосался к горлышку. Ричард прикрыл глаза, но заткнуть уши было нечем, а «спрут» булькал, как утка.

- Брат мой, - напомнил о себе Пьетро, - мы тоже хотим пить.

Только пить? А в Октавианскую ночь он еще и есть хотел. Как «брат Пьетро» смотрел на преосвященного, когда тот отказался за себя и своих монахов от завтрака.

- Умерщвляя нашу плоть, мы питаем наш дух, - не выдержал Дикон. - Так говорил преосвященный Оноре. Так он в самом деле говорил.

- Преосвященный был свят, - Пьетро потупил глаза и взял у «спрута» флягу, - а я всего лишь исполненный скверны комок плоти. Благодарю, брат мой.

Стрелок пожал плечами:

- Напьешься, этого своего напои.

- Окделлы ничего не возьмут из рук предателей, - Дикона трясло от отвращения, - а ты… Ты лгал про преосвященного по приказу Левия.

Утром Дик еще сомневался, теперь сомнения рассеялись: Пьетро показал то, что ему велели, его клятвы ничего не стоят. Все было так, как говорит Салиган, вор оказался честнее монаха!