Сергей Палыч недоуменно посмотрел в том направлении. Несколько солдат на всякий случай развернули в ту сторону оружие – мало ли что может стоять за душераздирающим криком. Я задержался на ступеньках, сощуренно вглядываясь в сумерки.
В одном месте на склоне, виляя между стволов, бежала фигура, в дерганых манерах которой я узнал нашего клеветника – довелось как следует изучить его походку, пока мы вместе продирались сквозь тайгу в таком же предрассветном полумраке. Григория Львовича поразило дикое безумие. Не знаю, что он делал на склоне – в данный момент зам по науке летел вниз по нему, сломя голову и отчаянно размахивая руками. Мгновение я ломал голову над разгадкой странного поведения, а затем обнаружил, что окружающий его ландшафт начал неуловимо меняться.
Окутанные сумраком скалы
Фигурка Штильмана споткнулась и покатилась кубарем, превратившись в смазанный комок, а потом у меня пропало желание следить за ней. То, что я увидел выше по склону, поглотило все внимание. Гадости, которые натворил Штильман, выглядели мелочными и неважными по сравнению с ЭТИМ.
Из-под деревьев показались густые, янтарные, тускло светящиеся в темноте ручейки. Они двигались вопреки законам физики, словно были живыми, словно обладали неким разумом. Какое-то время ручейки бежали порознь, пробуя разные маршруты, но в итоге соединились и заструились вниз зловещим потоком, поглощая склон сопки квадратный метр за квадратным метром.
У меня в глотке застыл вздох ужаса. Сергей Палыч превратился в статую. Мы оба поняли, что предстало нашим глазам. Янтарная жижа безжалостно пожирала все, в чем содержалась хоть малейшая искра жизни. Стоило ей коснуться сосновых корней, как с крон моментально осыпалась хвоя. Низко пролетающие птицы падали замертво. С каждой секундой неведомая лавина набирала силу, росла, ширилась, накатываясь на распадок. Ничто не могло остановить ее могучую неудержимую поступь.
Я не уничтожил янтарную крупицу, и мрачное сверхсущество снова выбралось из-за изнанки мира.
Штильман не позволил последнему образцу «плесени» сгореть в костерке. Вместо этого он забрал шар. Думаю, Григорий Львович собирался разыграть перед моим братцем красочный спектакль под названием «возвращение незваного героя». На это намерение указывал болтавшийся у него за спиной бластер (наверняка мой), долженствующий подчеркнуть бравый вид ученого.
Обнаружив, что пришельцы проиграли, а обещанные предательством блага, если таковые имелись, канули в то же место, куда отправились «избранные», этот очкастый флюгер решил переметнуться назад. К нашим. Он не только скрыл предательство, но и придумал, как заработать в этой ситуации жирные дивиденды: обеспеченную государством старость, может, орден из рук президента. Для осуществления замысла ему понадобились две простые вещи: свалить вину на кого-то другого и принести на блюдечке с голубой каемочкой капсулу Сергею Палычу. И если с первым все прошло гладко, очкастый выдумщик сочинил целую легенду о моих «злодеяниях», то с голубой каемочкой вышел огромнейший промах.
Вместо того чтобы позволить мне сжечь биологическую гадость еще час назад, Штильман вернул капсулу обратно в пещеру, дабы показать, что обнаружил ее именно он, причем только что. Если бы она сгорела, ничего доказать было уже нельзя, а так – вот капсула, вот герой. Григорий Львович нашел способ связаться со старшим Стремниным и сообщить, что капсула вот-вот окажется у него. Попутно вылил в разговоре кучу помоев на меня… Особенно эффектной в его замысле должна была выйти часть представления, в которой он с усталым видом и бластером на плече спускается по склону сопки, небрежно держа шар под мышкой. По-моему, это полная ерунда, никто бы не поверил в браваду «ботаника». Но, как я уже упоминал, после пленения у Штильмана слегка поехала крыша. Возможно, ему всю жизнь хотелось выглядеть героем, а тут такой шанс представился!
Подозреваю, что он допустил ошибку в расчете момента открытия капсулы. Или таймер, на который все ориентировались, слегка врал. Ведь у каждого прибора имеется погрешность, какая-нибудь плюс-минус миллисекунда, которая за десять тысяч лет может накопиться до нескольких ошибочных часов. В общем, спектакль с треском провалился и капсула открылась прямо в пещере. «Плесень» начала быстро расти, жрать все подряд, а этот трус сбежал от нее без оглядки, вместо того чтобы попытаться уничтожить в зародыше, бластер-то был у него с собой… А может, и попытался уничтожить, но ничего не вышло. В любом случае, это уже неважно. Ничто неважно, кроме хрупкого росточка под названием жизнь на планете Земля, которому по вине Штильмана угрожает жуткая уродливая форма смерти.
Из всех военнослужащих, остолбенело пялившихся на сползающий по склону люминесцирующий язык, первым пришел в себя Сергей Палыч. Подскочив к кабине, он хлопнул по стеклу, оставив на нем светлый отпечаток ладони, и яростно покрутил в воздухе пальцем, показывая пилотам, чтобы запускали ротор. Он прав, больше нельзя задерживаться в распадке. Я видел, что ползучая космическая чума оставляла после себя безжизненный лунный ландшафт, усыпанный пеплом.
То же останется от нас – труха и пепел.
– Четвертый! Четвертый! – кричал в рацию старший Стремнин. У него над верхней губой выросли светлые усики. От набившихся в глотку спор он давился словами, но надевать защитную маску было некогда. – Немедленно выдвигайтесь в район пещеры! Немедленно!
Первые струйки сбежали со склона и коснулись дна распадка. Поначалу их было немного, но следом сошел основной поток – вязкая янтарно светящаяся масса, усыпанная черными корками. Уже сейчас ее было столько, что в течение пяти, может, десяти минут она затянет дно распадка… Под ногами потянулись вверх инопланетные ростки, высаженные пришельцами. Желтые наросты на камнях, одежде и борту вертолета сделались пышнее. У меня начались легкие галлюцинации: фигуры солдат вытянулись, их головы в противогазных масках казались распухшими и изуродованными, их голоса – громкими и рокочущими. Не знаю, что бы со мной стало, если бы я и дальше вдыхал споры, но тут взвизгнул стартер вертолета, огромные лопасти Ми-8 провернулись, окатив лицо волной свежего воздуха, и наваждение ушло. Не поручусь, что надолго.
Военнослужащие быстро заполнили салон, втолкнув меня внутрь. Оказавшись на одной из лавок, я припал к окну и сразу увидел темную фигурку Штильмана на фоне люминесцирующего склона сопки. Он бежал к нам со всех ног, спасаясь от ползущей по пятам вязкой смерти. Я различал округлившиеся пятаки его глаз и распахнутый от ужаса рот. Он спешил изо всех сил, но поток оказался проворнее.
Поверхность вспенилась, пошла пузырями. Из бурлящего места вырвался плевок, описал в воздухе дугу и толкнул Штильмана в плечо. Ученый растянулся на камнях. Одну или две секунды он не двигался, потом зашевелился, пытаясь подняться, но край лавы уже наехал на него. Сквозь нарастающий вой мотора я разобрал крик Григория Львовича, прозвучавший дискантом. В нем были и ужас, и страдание, и ощущение неминуемого конца. А потом фигура на земле начала стремительно ссыхаться.
За один миг Штильман превратился в мумию. Руки, которые он беспомощно вздернул к небу, видимо призывая на помощь высшие силы, сделались тонкими, как спички, голова съежилась до размеров гандбольного мяча. Какое-то время мне казалось, что я продолжаю слышать крик, исходящий из этой головы, даже когда янтарная река наползла на мертвое тело и поглотила его. Через мгновение ничто не указывало, что там находился человек – только черные корки плавали в раскаленном янтаре, возможно, ошметки зама по науке.
Штильман получил свою награду.
Когда в небе появился ударный вертолет Ми-24 с четырьмя блоками НАРС под крыльями, янтарная масса уже заполнила треть распадка между кораблем и склоном. Ее поверхность, покрытая черными корками, в некоторых местах вспучивалась, в некоторых прогибалась, кое-где шевелилась, кипела, хлюпала. Вдобавок к этому она испускала тягучие, невыносимые для уха звуки, похожие на завывание потустороннего существа. У меня от них ныло сердце и леденела кровь.
Сергей Палыч застыл у трапа с рацией в руке. По какой-то причине он не спешил лезть в салон и давать команду на взлет… ага, от башенной части корабля к вертолету бежали еще несколько солдат.
Тем временем Ми-24 занял позицию для ведения огня. Брат поднес к губам рацию.
– По биомассе, – скомандовал он, – «эс восьмыми»… огонь!!
Под псевдокрыльями полыхнуло пламя, и в наступающую волну полетел град черных стрел. Широкий участок янтарного озера поглотили вспухшие огненные шары. Деревья, пригорки, салон нашего вертолета залил ослепительный свет. Судя по всему, реактивные снаряды были начинены объемно- детонационной смесью. Над целью она распыляется в аэрозольное облако, которое затем воспламеняется, превращаясь в огненную перину с температурой в сотни градусов. Как раз то, что нужно!
Милевская ударная машина сдвинулась влево и накрыла валом огня следующий участок. Однако там, откуда она ушла и где сникли вспышки, «плесень» сгорела не полностью. Она вдавилась в землю и замерла, мрачно играя бликами на поверхности. Пилот не обращал внимания на отработанный сектор, а он тем временем начал пухнуть, пузыриться…
– Справа!! – крикнул брат в рацию.
Но было поздно.
В небо по дуге поднялся длинный плевок. Вертолет тряхнуло. Двигатель натужно взвыл, работа винтов нарушилась. Машину начало крутить, развернуло к нам боком, и мы увидели в фюзеляже дыру, словно проеденную кислотой. Она казалась совсем не страшной до той поры, пока вертолет не развернуло еще на четверть оборота и нашим взорам не предстала кабина. За стеклами, где несколько секунд назад находились люди, бушевала янтарная биомасса.
Потерявшая управление машина завалилась на борт, резко пошла вниз и со смачным чавканьем рухнула в раскаленное озеро. Лопасти несколько раз хлестнули по жиже, разбрасывая веер брызг, и увязли. Лапы «плесени» поползли по бортам, сдирая краску и превращая авиационный металл в труху. Вертолет какое-то время плавал на поверхности, потом «плесень» раздвинулась, словно пасть, и поглотила его. Снаружи осталась лишь торчащая в небо хвостовая балка, на которой слабо вращался рулевой винт, однако через некоторое время она отвалилась от корпуса и упала плашмя, чтобы вскоре раствориться в недрах всепожирающего инопланетного организма.
Сергей Палыч словно истукан глядел на гибель боевой машины. Из портативной радиостанции, через которую он держал связь с вертолетом, раздавался пустой треск.
Я вдруг отчетливо понял, что это конец.
Янтарная жижа заполнит распадок и выплеснется за его пределы, после чего начнет очень быстро распространяться по тайге. За короткое время, за неделю или за считаные дни, она покроет огромные территории в Европе и Азии, доберется до крупнейших городов, поглотит их, после чего заполнит весь континент. Сомневаюсь, что четыре океана, окружающие Евразию, станут для «плесени» преградой: в океанах тоже есть жизнь, много жизни. «Плесень» заполнит водные пространства, после чего наступит крах Африки, Австралии, Северной и Южной Америки… Нет, миру пришел конец, это почти постулат! Бальвангар,
