идентичное самому себе 'я' является не чем иным, как фикцией'. Юм. Впрочем, Вы вряд ли слышали про Юма.
— И слышать не хочу! — заартачился Петропавел.
— Между прочим. Вы сильно ошибаетесь, если думаете, что сами не кажетесь окружающим то таким, то совершенно другим. — Отложив спицы, старушка протянула ему нечто, упакованное в целлофановый пакет. — Я тут связала Вам спортивный костюм, наденьте… В глазах пестрит от Ваших лохмотьев. Просто голова кругом идет! — Она отделила голову от тела и бросила ее в угол. Голова упал с неприятным стуком.
— Спасибо, — ошалел Петропавел, стараясь не смотреть на суверенную голову и даже не удивившись скорости, с которой был связан да еще и упакован старушкой спортивный костюм.
— А что до Вашего возвращения, — вещала из угла голова, — то сразу за домом аэродром, через полчаса оттуда летит самолет в нужном Вам направлении. Так что поторопитесь.
Нетвердой походкой Петропавел вышел в темную прихожую и там надел костюм, оказавшийся подозрительно впору. Вернувшись, он увидел, как по комнате прохаживается молодой человек в точно таком же спортивном костюме. В руках его была голова уже исчезнувшей старушки. Петропавел даже не сразу узнал в молодом человеке себя.
— Пластилин Мира, — петропавловым голосом отрекомендовался тот и запустил в Петропавла старушкину голову, на лету превратившуюся в волейбольный мяч. Петропавел увернулся и еле устоял на ногах. Мяч вылетел в окно.
— Мне пора… на самолет, — Петропавел попятился к двери.
— Отсюда не летают самолеты. Тут пешком полчаса — через МЯСНОЕ ЦАРСТВО.
— Через… какое?
— Через МЯСНОЕ… ну, это где Мясной Царь, мясные нимфы… Неприятное место.
— А мне говорили — аэродром за домом…
— Бабуля, что ли? Она с приветом была. Небось строила из себя Пластилина Мира? — Молодой человек понимающе улыбнулся. — Это я — Пластилин Мира.
— Да плевать мне, кто тут из вас Пластилин Мира! — взорвался вконец замороченный Петропавел. — Все вы постоянно отказываетесь от своих слов. Ваша непоследовательность убивает!
— Непоследовательность? — Лжепетропавел пожал плечами. — При чем тут непоследовательность? Правила создаются по ходу игры — это наше главное правило. И мы последовательно его соблюдаем. — Хватит с меня этого дурацкого маскарада! — взревел Петропавел.
— Ты не любишь маскарада? — казалось, собеседник был потрясен. — Как же можно не любить маскарада!.. Маскарад! Это самое прекрасное, что есть в мире. «Маска, кто Вы?» — «Угадайте сами!» … Каждый выдает себя за кого хочет, выбирает себе любую судьбу: скучный университетский профессор превращается в Казанову, самый беспутный гуляка — в монашка, красавица — в старуху-горбунью, дурнушка — в принцессу бала… Все смещено, смешано — шум, суматоха, неразбериха! Разум бездействует: для него нет опор в этом сумбуре. Мудрое сердце сбито с толку — оно гадает, ошибается, не узнает, оно на каждом шагу разбивается вдребезги — и кое-как склеенное, снова готово обмануться, принять желаемое за действительное, действительное — за желаемое, припасть к первому встречному — разговориться, выболтать тайну, облегчить душу хозяину своему. О это царство видимостей, в котором легкая греза реальней действительности! Кто говорил с тобой в синем плаще звездочета? — Не знаю, неважно… звездочет!
Трещит по всем швам пространство, во все стороны расползается время — и Падающая Башня Мирозданья великолепна в своем полете. Дух Творчества бродит по улицам и площадям: ночная бабочка фантазии дергает его за тончайшую шелковую нить, не дает ему покоя и сна — и вот он является то тут, то там: тенью, намеком, недомолвкой, ослышкой — и путает судьбы, морочит головы, интригует…
Ах как весело пляшем мы в призрачных, ложных огнях маскарада, как небрежно держим в руках своих Истину и с какою божественной беспечностью ничего не желаем знать о ней! Мы забавляемся, мы играем ею, мы бросаем ее друг другу как цветок, как тряпичную куклу, — и всю ночь мелькает она то в руках разбойника, то в руках колдуна, то в руках короля: банальная, свежая, сиюминутная, вечная!.. И, натешившись ею, мы забываем ее где-нибудь на скамейке в сквере, где-нибудь на столике ночного кафе, чтобы под утро дворник или уборщица вымели ее из мира вместе с прочим мусором ночи, а мы, сняв маски и посмотрев друг на друга, горько усмехнулись бы: «Ах, это только мы!.. Всего-то навсего!»
…На мгновение в глазах Пластилина Мира мелькнули слезы и тут же высохли. С неожиданно беспечной улыбкой взглянул он на Петропавла:
— Как хорошо ты говорил о маскараде! Никогда не поверю, что ты не любишь его. Петропавел вздрогнул и пришел в себя.
— По-моему, это ты говорил о маскараде…
Пластилин Мира смерил Петропавла взглядом Петропавла и хмыкнул:
— Я!.. Да я терпеть не могу маскарада. Маскарад!.. Это самое отвратительное, что есть в мире. «Маска, кто Вы?» — «Угадайте сами!» — и дальше он чуть ли не слово в слово повторил монолог о маскараде, — правда, с другими уже интонациями — ядовито, желчно, где надо меняя акценты, и Петропавел действительно перестал понимать, кто из них кто. — Впрочем, — закончил говорящий, — не все ли равно, кто из нас произносил слова!.. Главное в том, что они прозвучали, чьи бы это ни были слова.
После продолжительной и довольно неловкой паузы один из них сказал: «Ну, я пошел», — а другой спросил: «Куда?» — Мне пора дальше.
Второму показалось, что уходит отсюда не тот, — кто должен.
— Минуточку! — запротестовал он. — Это мне, кажется, пора дальше.
Петропавлы в нерешительности уставились друг на друга.
— Самое страшное, — зазвучал голос, и уже непонятно было, кто это говорит, — если отсюда выйдет не настоящий Петропавел. Потом ничего не поправить: жизнь пойдет сама собой.
— Что же нам делать?
…Конечно, они заигрались — и теперь может случиться так, что они никогда не выйдут из этого дурацкого положения. Вот он, маскарад жизни!.. Отныне каждому из них, наверное, будет казаться, что однажды его перепутали, что он — не совсем он или даже совсем не он.
— Но ведь очевидно, что я — это не ты, а ты — не я! Нас же двое!
И тут комната наполнилась петропавлами. Все они изумленно переглядывались. Ситуации более тупиковой вообразить было невозможно. А когда один из них опрометью бросился к выходу, остальные ринулись за ним. В дверях образовалась пробка.
— Пустите! — надрывались петропавлы. — Дайте же дорогу!
Завязалась драка. Силы противников оказались равными, каждый бился за себя, так что ни победителей, ни побежденных не было.
— У меня на плече родинка! — изо всех сил крикнул вдруг кто-то — и комната опустела. В ней остался только один Петропавел, все еще с ужасом озиравшийся по сторонам.
— С тобой неинтересно играть, — голос невидимого собеседника раздался совсем поблизости. — Ты так держишься за свою индивидуальность, словно она у тебя есть. Родинка на плече или один глаз карий, другой голубой — не индивидуальность. Имей ты хоть три глаза… — Глубокий вздох сотряс помещение. — Предлагаю так называемое контрольное наблюдение, хоть это и против моих правил. Сейчас я воспроизведусь в том виде, в котором Вы уже имели возможность меня наблюдать. Таким образом, Вы станете первым в истории человечества, кому удалось дважды войти в одну и ту же реку… Впрочем, дважды входить в одну и ту же реку — скучно. — И голос обрел очертания толстенького человечка с радушием на лице.
— Не надо представляться, — заспешил Петропавел. — Я узнал Вас.
— А я Вас не узнал, — заявил Пластилин Мира. — Вас невозможно узнать: в Вас нет ничего запоминающегося. Удивляюсь, как Вы сами себя узнаете.
Пропустив это мимо ушей, Петропавел подошел окну и выглянул наружу:
— Куда ведет вон та дорога?
— К дому Пластилина Мира, — не глядя ответил Пластилин Мира.
— Разве есть еще один Пластилин Мира?
