одевается. Сейчас она в коричневых штроксах «Rifle» с заклепками и в серой югославской ветровке.
Онищенко тихонько поет мне в ухо:
Наша палатка — за автобусом. Онищенко расстегивает ширинку, сцыт на колесо. Малеев орет:
— Ты что — от водил хочешь получить?
— Водилы — пидарасы, я их завафлю…
— Смотри, чтоб тебя не завафлили, понял?
Онищенко застегивает ширинку, лезет в палатку. Курилович говорит:
— Думаете, ему так дало? Он просто выебывается. Видели — перед Классной ничего такого не говорил. Ну что, ложимся?
— Ну а хули еще делать? — Малеев плюет под ноги. — Бухла больше нет…
Малеев и Курилович лезут в палатку. Усаченок говорит мне:
— Пошли со мной — я покурю.
— Ладно.
Усаченок достает из пачки «Столичных» сигарету.
— Ты точно не будешь?
— Точно.
— Да, ты ж примерный. Ладно…
Он чиркает спичкой, прикуривает, затягивается. Со стороны костра слышны шаги. Усаченок выкидывает сигарету.
На поляну выходят Колтакова и Кутепова. Колтакова говорит:
— А что это вы тут делаете?
— Где Классная? — спрашивает Усаченок.
— Наверно, в автобус пошла, спать…
Усаченок поднимает с земли сигарету, достает коробок.
— Она что, в автобусе будет спать?
— Да.
— А почему не с вами, не в палатке?
— Это ты у нее спроси. Дай лучше сигарету.
— Ты разве куришь?
— Так, балуюсь.
Я тоже тянусь к пачке.
— И ты, Вован? Ну вы даете, примерные… Пошлите, может, погуляем? Не сцыте, не к костру. Здесь дорога есть прямо к шоссе.
Усаченок с Кутеповой идут впереди, я и Колтакова отстаем от них метра на три. По шоссе едут фуры и легковые. Я говорю Колтаковой:
— Я хотел у тебя спросить… Мне про тебя говорили…
— И кто это говорил, если не секрет?
— Секрет.
— И что они такое говорили?
— Ну, что ты… Летом, в деревне…
— Ну и что с того?
— Просто хотел спросить, правда это или нет?
— А любопытной Варваре на базаре кое-что…
Она дотрагивается до моего живота, опускает руку ниже и отдергивает — у меня встал. Колтакова хохочет.
— Никого не слушай, ясно? Одна я знаю, что там было на самом деле, но никому не скажу, если не захочу, понял?
— Понял.
— Давай лучше про что-нибудь другое поговорим. Ты после восьмого куда пойдешь, в девятый?
— Ну да, а куда еще? — я обнимаю ее рукой за талию. — А ты?
— Не знаю еще. Время есть.
— Сколько того времени? Май кончается…
— В крайнем случае, в девятый меня всегда возьмут, да?
Я медленно пододвигаю руку к ее правой груди. Она резко останавливается, сбрасывает мою руку.
— А вот это не надо, ладно? А то я сейчас пойду спать.
Подходим к автобусу. Костер потух. Водитель Миша курит у заднего колеса.
— Где вы ходите? Знаете, сколько время? Два часа ночи.
— Но вы Елене Семеновне не скажете? — говорит Кутепова. — Пожалуйста…
— Не сцыте, не скажу.
Классная говорит в микрофон:
— Сейчас все выходим и идем в крепость…
Я говорю:
— Елена Семеновна, а можно мне остаться? Я уже был в крепости… И у меня что-то голова болит.
— Ну, если голова болит… Вообще-то, откалываться от коллектива нехорошо, но ладно…
Я откидываюсь на спинку сиденья, закрываю глаза.
Стоим у фонтанчика. Через дорогу — двухэтажный универсам. Малеев дает Онищенке рубль.
— Тебе две?
— Ага.
— А ты, Вова, будешь?
— Одну.
Я даю ему две «пятнашки» и «двадцарик».
— Значит, вам троим — по две, Вове — одну, ну и себе я две. Короче, пошел я.
Онищенко подходит к двум пацанам. Им лет по семнадцать-восемнадцать. У одного на куртке — круглый значок, что на нем — отсюда не видно.
Курилович говорит:
— Зря Малого послали — надо было идти всем. А то насуют ему и бабки заберут.
Онищенко идет с местными пацанами за магазин. Курилович кричит:
— Малый!
Он не оборачивается.
— Ну что? — спрашивает Малеев. — Где пиво?
— Нету. Они как узнали, что мы с Могилева — хотели отпиздить. Позвать еще здоровых пацанов… я нас еле отмазал. Пришлось отдать деньги.
