— Ты что, охуел — все деньги?
— Они обыскивали, повели за магазин и обыскивали.
— Малый, я тебя сейчас убью, на хуй. Надо было самим брать — вдруг бы продали?
Сижу возле палатки, читаю книгу — «Туманность Андромеды». Подходит Малеев.
— Вова, иди-ка сюда. Надо поговорить.
Кладу между страниц закладку, захлопываю книгу, поднимаюсь.
Выходим на поляну. Там — Онищенко, Усаченок, Курилович и Колтакова. Малеев хватает Колтакову за руку.
— Ну что, ебал он тебя или нет?
Она выхватывает руку.
— Не твое дело, понял? И только тронь меня, не дай бог…
— А ты меня не пугай…
— А я тебя не пугаю. Потом сам увидишь…
Колтакова идет к автобусу. Все смотрят на меня. Онищенко противно улыбается. Малеев говорит:
— Ты что, думаешь — самый умный, да? А мы все — дурные?
— А что такое?
— Ничего.
Он резко поднимает руку, я вздрагиваю.
— Не бойся, мы тебя бить не будем. Мы тебя немного поучим.
Курилович кричит:
— Вали его! Темную!
Стучу по двери автобуса. Открывает Классная.
— Елена Семеновна, можно я в автобусе буду спать? Мне что-то в палатке холодно…
— А почему у тебя куртка мокрая? И вся в зелени?
— Это я поскользнулся…
— Ладно, заходи…
На переднем сиденье расстелена газета, на ней — нарезанное сало, вареные яйца, хлеб, соленые огурцы.
Через проход сидят Миша, второй водитель Валера и географичка Прудникова.
Я ложусь на заднее, широкое сиденье.
Классная негромко говорит Мише:
— Хороший ученик… Мать в родительском комитете… Нельзя…
Миша что-то бурчит, шелестит бумагой. Звенят стаканы.
Натягиваю кроссовки. Ноги за ночь распухли, еле влезают. Миша и Классная спят на переднем сиденье, обнявшись. Валера и Прудникова — тоже вместе, через проход. На полу валяются две пустых бутылки от водки.
Я осторожно, чтобы их не разбудить, закрываю дверь автобуса. Холодно. Я застегиваю куртку.
Возле палатки курит Онищенко.
— Привет! — Он сует мне руку, я жму ее. — Ты где спал, в автобусе? Ладно, ты не обижайся за это. Пошли, что-то покажу…
— Затычки?
— Какие, бля, затычки? Ты что, дурной? — Он смеется.
Идем по лесу в сторону шоссе. Онищенко останавливается.
— Дай слово пацана, что никому не скажешь.
— Слово пацана.
— Дай зуб.
Я цепляю ногтем передний зуб.
Он сует руку в карман, достает значок. На нем — Томас Андерс с Дитером Боленом и надпись «Modern Talking».
— Я вчера у пацана купил.
— За сколько?
— За четыре.
— Значит, они не забрали у тебя деньги?
— Нет. Но ты мне зуб дал, что никому не скажешь. Все, пошли назад.
Subway
Перехожу с Охотного ряда на Театральную. Впереди мелькает спина девушки в куртке с нашитыми светящимися полосками, как у гаишников. У стен перехода продавцы трясут визжащими игрушками. Девушка ускоряет шаг, я тоже. Бегу вниз по ступенькам. Впереди меня падает тетка, у нее задирается пальто и юбка, мелькают трусы под колготками. Внизу девушка поворачивает в сторону Тверской. Мне — к Новокузнецкой.
На скамейке сидит пьяная старуха и тупо смотрит на меня. Я иду к середине платформы.
По полу вагона перекатываются жестянки от коктейля Hooch. Напротив меня спит, положив голову на обшарпанный дипломат, бухой мужик. У ободранного металлического поручня — тетка с морщинистым лицом. Рядом с ней на полу два набитых чем-то пластиковых пакета, один с рекламой «МТС», другой — «спасибо за покупку». Между теткой и мужиком втиснулась пьяная девушка. Она то открывает глаза и смотрит под ноги, на грязный пол с прилипшими обрывками бумажек, то опять вырубается.
На Кантемировской тетка выходит. Я пересаживаюсь на ее место, трогаю девушку за локоть.
— Извините…
Подъезжаем к Домодедовской. Я говорю:
— Вставай. Выходим.
— А какая станция?
— Домодедовская.
— Мне до Красногвардейской, вообще-то.
— Ничего, я тебя потом провожу.
— Ладно.
Я веду ее по переходу, потом вверх по ступенькам. «Галерея Водолей» светится синим, МакДональдс — красно-желтым. Два кавказца в цветочной палатке играют в нарды.
— Идти далеко?
— Минут десять.
— Давай на автобусе… Или что здесь, троллейбусы, да?
— И автобусы, и троллейбусы, но сейчас поздно, их не дождешься. Цветочники поднимают глаза от нардов и смотрят на нас. Я веду ее дальше. Молчим. По Каширке проносятся машины.
Возле скопления гаражей-«ракушек» сворачиваем к дому.
— Ну, скоро уже? А то я счас обписиюсь.
— Две минуты. Если так невтерпеж — сядь вон за гараж.
— Не, я так не хочу. Лучше потерплю.
Я часто вижу из окна, как за «ракушками» ссут малолетки — и девки и пацаны. Пацаны стоят,
