Нормальных семей не бывает

– Да, с Тедом такое пройдет.

Принесли содовую. Дженет мельком подумала, не сказать ли тост, но потом решила, что это будет воспринято как дурная шутка, и молча сделала глоток.

– Вы сказали – две вещи. Какая же вторая?

– Это насчет Хелены.

– Хелены? – Дженет поставила стакан. Хелена была ее старинной подругой, с которой у нее вышла ужасная ссора.– Что насчет Хелены?

– Не знаю всего, что случилось между вами,– сказала Ники,– но интересно, что перед самым концом она сказала, что жалеет, если причинила вам хоть малейшее зло. Она сказала, что ее толкнуло на это безумие, что сама она тут ни при чем. Она сказала, что кто-то другой вселился в нее и что ее вспышка по отношению к вам (она так и сказала: «вспышка») – это единственное, о чем она сожалеет в жизни.

Дженет застыла.

– А каким образом вам это стало известно?

– Ее сестра – вторая жена моего отца. Она взяла меня с собой на занятия по психологической стабилизации, или как там сейчас это называется. Мы застали Хелену как раз в тот день, когда на ней опробовали новое лекарство. Оно дало ей тот маленький просвет, в который она успела сказать все это. А потом лекарство перестало действовать, и через день она покончила с собой. Мне кажется, лекарство и виновато. Очень жаль. Но она попросила прощения. Она действительно тосковала по вам. Она действительно любила вас.

Хелена...

– Дженет?

Через вестибюль выкатывали в колясках на солнце тяжелобольных детей, опутанных капельницами и подсоединенных к разным аппаратам.

6

Одно воспоминание о Хелене сохранилось в памяти Дженет ярче, чем все остальные. Это было в сентябре 1956 года – Дженет и Хелена, две молоденькие однокурсницы, шли по центру Торонто на ланч с отцом Дженет в «Итоне». Сладковатый воздух был настоян на желтеющих листьях, и солнце стояло заметно ниже над горизонтом. Хелена приставала к Дженет с расспросами о ее романе с Тедом, переживавшем пору расцвета:

– Все дело в этих лошадиных американских зубах, верно? Вот что тебе нравится. Эти лошадиные американские зубы и то, как он это делает глазами.

– Что делает?

– Заладила «что, что?». Прекрасно знаешь, что я имею в виду.

– Ну и что с того, что глаза у него красивые? – Дженет порылась в своей прилежной памяти, чтобы найти что-нибудь плохое, что смогло бы уравновесить хорошее.– Зато эта развалюха, которую он называет машиной, чадит, как керосинка.

– Ты такая тихоня, Дженет Труро. А Тед – такой янки.

– Хелена, если бы ты видела посылки, которые присылает ему мать,– у меня просто голова кругом идет. Горы свитеров и рубашек – и все с инициалами, а в этой кипе рубашек, угадай что? – бутылка пшеничной водки! И это мать! Представляю, что присылает ему отец.

– Проституток. Партиями.

– Ой, Хелена, перестань! – Дженет оглушительно чихнула.– Мои чувствительные ноздри этого не выдерживают.

– А может быть, мертвых проституток? Знаешь ведь этих американцев.

Дженет перевела дыхание.

– Так что, Тру, чего он хочет: чтобы ты была паинькой или дала ему сразу?

Тру было прозвище Дженет – сокращенное Труро.

– Хелена!

– Отвечай на вопрос – чего он хочет?

– Я не могу тебе сказать.

– Нет можешь.

Дженет прекрасно понимала, что имеет в виду Хелена, но ее вопрос путал Дженет как в прямом, так и в переносном смысле.

– Он хочет, чтобы я была умницей.

– Какой убедительный ответ! – Мимо с грохотом проехала бетономешалка.– Итак, если твой Тед такой Американский Мистер Зазнайка, почему он учится в Канаде? Почему профессора из Йеля не приедут, чтобы плеткой загнать его в американский крутой университет?

– Американцам Канада кажется чем-то пленительным. Загадочным.

– Загадочным? – Хелена фыркнула.– Шутишь?

Дженет сама не очень-то в это верила – этот город овсянки, кирпичных домов, насквозь промокающих дождевиков,– но она вынуждена была защищать своего поклонника.

– Но, согласись, ведь мы преклоняемся перед королевой. А для американцев идея монархии – такая же странная и чуждая, как коммунизм. Коммунизм плюс драгоценности и скошенные подбородки.

Они остановились, разглядывая мексиканские сомбреро и картонный кактус в витрине туристического агентства. Над ними уменьшенная модель авиалайнера устремлялась в будущее. Дженет бросилась бежать:

– Ну-ка, попробуй меня поймать, Хелена.

– Тру, нельзя ли помедленнее? – Хелена была полновата. – Ты что, решила, что здесь скачки? – Пыхтя, она дотрюхала до угла, где красный сигнал светофора вынудил Дженет остановиться.– Давай, Тру, переходим.

– Но нельзя же идти на красный.

– Ты такая трусиха, Тру. Живи рискуя и не соблюдай правил уличного движения. Пошли! – Хелена решительно двинулась через улицу.– Эгей! – издевательски крикнула она.– Я уже на другой стороне, и здесь просто замечательно.

Дженет решила перейти улицу как раз в тот момент, когда вывернувшийся из-за угла полицейский свистнул в свисток, подозвал ее к себе и вручил квитанцию штрафа. Хелена чуть не лопнула от смеха. Дженет насупилась – еще одно словечко из 50-х. Ну вот, репутация... запятнана навеки.

Мистер Труро опоздал к ланчу в кафе «Итона» – мясной пирог, морковь, рисовый пудинг и кока- кола,– но зато предложил подвезти Дженет и Хелену домой. В среднем возрасте Уильям стал крепышом, и это придавало ему мужественности. Сидя на переднем сиденье, Хелена постоянно издевалась над ним как хотела: «Женщины куда сообразительней мужчин во всем, что касается деталей. Могу поспорить на что угодно, что к 1975 году адвокатами будут работать одни женщины».

– Дженет, где ты подцепила эту суфражистку? Скоро она будет подбивать тебя занять мое место в «Итоне».

– А что в этом плохого? – не отставала Хелена.

– Моя крошка Дженет на работе с утра до вечера? Да она же... сломается.

Хелена поймала наживку.

– Сломается? Это почему же она сломается?

– Жизнь – тяжелая штука, Хелена, – сказал Уильям.

– И что?

– Как что? Вы же еще совсем молодые. Вот что.

– Ну, вы даете!

– Ребята, вы так говорите обо мне, как будто меня здесь вообще нет,– вмешалась Дженет.

Но Уильям слушал только Хелену.