– Так вот,– он отвернулся и посмотрел на желтые огни гостиниц вдалеке.– Но если бы я узнал, что не умру, то, думаю, я все равно перестал бы быть прежним Уэйдом.
– Как это?
– Мне пришлось бы начинать все с нуля. Вроде ученого из комикса, жутко изувеченного в аварии, который взамен получает сверхъестественные способности.
– А какие сверхспособности ты бы получил? – спросила Дженет.
– Ты первая. Расскажи, чего бы ты попросила.
– Ладно, расскажу. Знаешь, что это будет?
– Нет.
– Вспомни семидесятый год, когда у нас в доме появились две новые спальни и новая ванна,– сказала Дженет.– Во время строительства был период – около недели – когда вместо стен оставались одни пустые проемы. По ночам я бродила по дому, из комнаты в комнату, проходя сквозь стены, как привидение. Это давало мне ощущение, что я – сверхъестественное существо, очень могущественное, и я даже сама не понимаю, почему это так на меня действовало. Так что, возможно, я хотела бы проходить сквозь стены. Это будет моя сверхъестественная способность.
– Неплохо.
– А у тебя?
– Хм. Забавно. Однажды мы с Бет уже говорили об этом. Я сказал, что хотел бы, чтобы из моих глаз – нет, из кончиков пальцев,– вылетали лазерные лучи и что когда эти лучи попадали бы в кого-нибудь, этот человек видел бы Бога. И мне дали бы имя Святого. Но не знаю. Такое могущество, слишком велико для простого человека. Но тогда, может быть, я попытался бы увидеть Бога сам, и если бы мне это удалось, я бы метал лазерные лучи во всех направлениях все время – безостановочный круглосуточный Богопреобразователь.
– Значит, если ты вылечишься, ты действительно попробуешь – и тебе это удастся!
– Попробую.
– Торжественно обещаешь?
– Я редко даю торжественные обещания,– ответил Уэйд.– До сегодняшнего дня только один раз – Бет. Но ради этого я готов.
– Дай мне руку.
– Руку?
– Да, твою сломанную руку.
– Зачем?
– Давай, я говорю.
Дженет приложила свое скованное запястье к открытой ране на руке Уэйда.
– Мам, не надо этого делать!
– Заткнись, Уэйд.
Дженет плотно прижала свое запястье к ране Уэйда.
– Раз... два... три...
– Мам?
– Уэйд, заткнись. Четыре... пять... шесть...
– Мам, что ты делаешь?
– Двенадцать,– продолжала считать Дженет,– тринадцать... четырнадцать...
– Неужели Флориан?..
– Двадцать пять... двадцать шесть... двадцать семь...
– О Господи...
– Тридцать семь... тридцать восемь... тридцать девять...
– Значит, да...
– Сорок два... сорок три... сорок четыре...
– Мам...
– Пятьдесят шесть... пятьдесят семь... пятьдесят восемь...
– Я...
– Шестьдесят... шестьдесят один... шестьдесят два. Есть.
Дженет отвела запястье; их смешавшаяся кровь понемногу начала свертываться. У Дженет было такое чувство, будто она отрывает руку от клочка подсыхающего, немного липкого холста.
– Он вылечил тебя, да? – спросил Уэйд.
– Да, дорогой, вылечил.
– И теперь я?..
– Да, дорогой, ты будешь жить.
– Я... увижу, как растет мой ребенок.
– И я тоже.
С юга донесся громовой рокот вертолетов, и конус света упал с небес на болото, выхватив из темноты мать и сына.
29
За час до старта Саре предоставили возможность увидеть на мониторе свою семью в ложе для почетных гостей – и до чего же потрепанный вид был у всей компании: Брайан со своей противной Пшш, все в синяках и кровоподтеках, причем Брайан лоснился от цинковой мази, а Пшш была на костылях. Рядом сидел папа, положив руку на круп Ники, а рядом с Ники – какой-то мужчина с перевязанной рукой
Ее семья выглядела такой... замурзанной рядом с Брунсвиками, но все же... все же это была ее семья. И даже несмотря на все свои генетические штудии, она никогда не смогла бы объяснить, откуда в этой компании взялась она.
Сара знала, что если погибнет при взлете, то погибнет быстро. Она знала, что это не исключено. Она слышала насовские предания – о телах, облитых ракетным топливом, превращающихся в ходячие сгустки лавы; о техниках, жевавших бутерброды на гудроне взлетной полосы и случайно попавших в бесцветные невидимые потоки горящего водорода, испарившихся в мгновение ока,– и конечно же о катастрофе «Челленджера» в 1986 году: она услышала об этом по радио в машине, когда ехала читать лекции в Пеппердинском университете, и ей пришлось съехать на обочину перевести дух, как после удара в солнечное сплетение. Но сейчас – сейчас она сидела удобно устроившись в своем кресле, и взлет уже начался. К ее удивлению, издаваемый шаттлом гул был таким оглушительным и свирепым, что воспринимался скорее как цвет, отсвет белых молний, потрескивающих вокруг головы Франкенштейна,– захлебывающийся блевотиной ядерный реактор.
