Мне показалось странным, что так можно говорить про печенье, когда здесь Женина мать и сестренка, приехавшие на его могилу. Но я промолчал, конечно.
Мы шли к трамвайной остановке, и каждый нес что-нибудь из багажа. Ивка и Арунас тащили большой чемодан Галины Антоновны. Она сперва не хотела его отдавать - тяжелый, мол, для вас, но Ивка сказал:
- Галина Антоновна!
Арунас же полушепотом добавил:
- Ну, пожалуйста.
Она посмотрела на Арунаса и… уступила. И теперь одна шла без всякой клади. Только почему-то держала в руках мохнатую зимнюю шапку. И поглаживала ее - будто кошку, которую несут на новую квартиру.
Она не выпускала эту шапку, даже когда пришли домой к Ивке. Все гладила.
На следующий день я спросил Ивку:
- Почему она не расстается с шапкой? Как с живой… - И почувствовал себя виноватым, словно сунулся в запретное.
Ивка ощутил мою виноватость. Кивнул:
- Она ее для сына купила. Думала подарить, когда он вернется. И теперь все время держит в руках. Будто эта шапка… его частица. Говорит, что это… ну, как последняя ниточка. С Женей ее связывает…
Мы говорили про это, когда шли к Геннадию Марковичу. Вернее, к Арунасу. Он выскочил нам навстречу. На крыльцо.
- Куда сегодня пойдем?
Вообще-то мы все собирались на нашу Дорогу. Но Ивка сказал Арунасу:
- Соня и Танюша просили узнать: не хочешь ли ты с ними в цирк на дневное представление?
- А почему… только я? - Арунас уперся глазами в крыльцо.
Ивка глянул ясно и бесхитростно:
- Ты им понравился.
Арунас сквозь загар порозовел ушами. И засопел так, будто на него взвалили локомобиль.
- Это сегодня в двенадцать, - сказал Ивка. - Хочешь?
- А…ты? А вы? - Он исподлобья глянул на нас.
- Там же три билета, - разъяснил Ивка. - Мама купила девочкам и мне. Но я вовсе не хочу, я это уже видел… - Ивка соврал, по-моему, первый раз в жизни.
- Иди, иди, - сказал я Арунасу. - Ивка не хочет, а я еще успею насмотреться на цирк. Когда стану его директором. Вячик мне предсказал…
Судя по всему, Арунасу понравилось с девчонками. После цирка он еще несколько раз отправлялся гулять с ними: то в парк с аттракционами, то на выставку игрушек в клуб 'Авиатор'… Иногда с ними ходила мама Ивки и Сони. А Галина Антоновна покидала дом редко. Только на кладбище ездила. Ивка сказал, что она по-прежнему всегда держит в руках шапку - будто кошку…
Однажды Ивкина мама и Галина Антоновна поехали на кладбище и взяли с собой Арунаса. Девочек не взяли. Ивку не позвали, меня тоже, а вот Арунаса почему-то попросили: поедем с нами. И по дороге, в автобусе, Арунас осторожно потянул шапку из рук Галины Антоновны.
- Давайте, я подержу, а вы отдохните. Не бойтесь, она рядом… - И та уступила.
Я услышал про это от Ивки, а тот - от своей мамы…
Потом наступила дождливая неделя, стало не до прогулок. Мы опять начали собираться в театре Демида. Возились с ремонтом, а когда уставали, устраивались пить чай у горящего камина. В пасмурные дни огонь в камине хорош даже летом…
Мы все уговаривали Настю и Маргариту почитать свою сказку. Но те упирались. Нельзя, мол, показывать неготовую работу, примета плохая…
Арунас вдруг перестал появляться среди нас. Однажды он ненадолго заглянул в театр и объяснил, что 'деда Гена хворает, просит не уходить от него, только в магазин да на рынок…'.
Сперва такое объяснение нас успокоило. Но дней через пять Ивка спохватился:
- Может, Геннадий Маркович совсем плох, Арунас там с ним один, а мы тут чаи распиваем!
И мы с ним опять поехали к часовому мастеру - выручать его и Арунаса из беды.
Геннадий Маркович оказался дома один. И вовсе даже не больной.
- Здрасте, господа хорошие! А где ваш друг Арунас? Разве он не с вами?
Мы переглянулись. Потом Ивка соврал второй раз в жизни:
- Наверно, он сегодня с девочками. Они в него как вцепятся - целый день не отпускают.
- То-то я вижу: в такую погоду каждое утро торопится из дома…
Мы торопливо попрощались. И шли обратно, не глядя друг на друга. Тошно было, словно в чем-то виноваты.
А в квартале от трамвайной остановки увидели Арунаса. Он шагал по асфальту босиком, закутанный в короткую прозрачную накидку.
Он заметил нас и будто съежился еще сильнее. Остановился и ждал, когда мы подойдем.
И мы подошли. Арунас смотрел вниз и шевелил пальцами ног в мелкой лужице. Дождь щелкал по его накидке и нашим зонтам. Мокрые коричневые ноги Арунаса были в мелких порезах и прилипших травинках.
Ивка наконец сказал:
- Ты, если не хочешь, ничего не говори. Только больше не ври, ладно? Хуже нет, когда друзьям врут…
Арунас потоптался в лужице. И не поднял лица.
- Вы бы все равно… в такую погоду не пошли бы туда… - Голос у него был хрипловатый, как в первый день знакомства.
- Куда? - сказал я.
- Ну, туда… В тот дом…
- Ты ходил в т о т д о м? Один?! - звонко изумился Ивка. - Каждый день?!
Арунас кивнул.
- Зачем? - сказал я.
- Ну, боялся… вдруг она куда-нибудь денется. И она… будто живая. Скучно одной. Я ее навещал…
- Виолончель? - разом спросили Ивка и я.
- Ну да… - Арунас наконец глянул в лицо Ивке и мне.
Господи, до чего же стало хорошо! Не было за Арунасом никакого зла, никаких грехов. И беды не было! И не связался он ни с какой сволочной компанией, как нам сперва думалось. Появилась у него своя сказка, вот и все. А сказать про нее нам он стеснялся. Или, может, боялся спугнуть эту сказку. Или… Ну, кто его знает? Главное, что мы опять вместе. Без вранья и обид…
Ивка поглядел на его мокрые ноги.
- Ты охрип, потому что босиком.
- Да нет же! Дождик-то теплый! Это я… так…
Наверно, он хотел объяснить, что охрип от виноватости, но не решился.
- Может, все-таки унесем оттуда виолончель? - посоветовал я.
- Да нет же! Она… ну, она как будто не хочет. Скучать будет по дому…
Нет так нет. Ивка тут же нашел выход:
- Если хочешь, давай будем ходить туда с тобой хоть в какую погоду. А там будем… то есть не будем мешать тебе, подождем в другой комнате. Там ведь много комнат…
Арунас не стал спорить.
- Ладно! Только… - Он поднял лицо. - По-моему, завтра уже будет хорошая погода.
Мы решили проводить его к Геннадию Марковичу.
- Только деде Гене не говорите… про это. Ладно? А то рассердится да скажет: хватит мне с тобой мороки, иди в интернат или куда хочешь.
Мы знали, что старый мастер так не скажет. И Арунас, по-моему, знал. Просто ему неловко было
