— Да, — я разлепил губы. Неужели он просто хочет со мной поговорить? Без всяких санкций? Так ведь и я очень хочу поговорить с ним! Оказывается — очень хочу!
— Добился своего, значит? — Зай-зай улыбнулся саркастически. Так не говорят с преступником, так говорят с сыном, пусть плохим, непослушным... но сыном!
Я пожал плечами, не зная, что ответить.
— Ну а зачем ты сюда прилетел?
— Просто... соскучился, — ляпнул я. Глупо, ужасно глупо. Дверь щелкнула за спиной. Запор. Я чувствовал, что Пати уже нет в помещении. И дверь она заперла... заперла. Зачем? Оглушить Зая, вскрыть замок не так уж сложно... Возможно, там меня ждут Треугольные, но сколько — двое, трое? Я справлюсь с ними без труда.
— Ты нервничаешь, — заметил Зай-зай, — Ну что ж, двести восемнадцатый... я запомнил тебя на всю жизнь. Или ты уже не двести восемнадцатый? Покажи номер!
— У меня нет номера, — ответил я и послушно показал запястье. Зай кивнул.
— Да, неплохо. И номер удалили... Как же они позволили тебе сюда лететь?
— Я свободен... я сам решил.
— Свободен? — Зай-зай вскинул брови, — любопытно. А зачем тебе эта свобода, двести восемнадцатый? Для чего?
— Просто чтобы жить, — ответил я неуверенно. Зай-зай кивнул.
— Ясно... ты изменился, двести восемнадцатый. Возмужал, окреп.
— Да, я изменился...
«а вот вы — не очень», — хотел я добавить, но постеснялся. Зачем я разговариваю с ним? Но и бежать глупо... у меня уйма времени. Не соберут же они так быстро целый отряд,чтобы меня поймать. А Зай-зая я смогу обезвредить в любой момент.
Сзади послышался звук, я обернулся. Два охранника у двери, направленное на меня оружие — незнакомое, мгновенно я выхватил шок-пистолет и выстрелил...
Слишком поздно. У меня хорошая реакция, но — слишком поздно... Резкий запах ударил в ноздри. Я сделал еще два шага по направлению к двери. Я увидел Зай-зая, мне показалось — без головы... нет, это же противогаз... он успел натянуть... я хотел нажать на курок еще раз, но сил не было. Пистолет, кажется, упал. И я начал падать.
Газ... это был газ, понял я, и потерял сознание окончательно.
Боль невыносимая. Когда лежишь, еще ничего, но стоит шевельнуться...
Кажется, зрение уже восстановилось. Это хорошо. Но чем яснее сознание, тем боль сильнее. Вдоль позвоночника — такая знакомая... ломит, пробивает насквозь. И если бы еще не эти идиотские наручники. Это не наши, силовые, мягко охватывающие запястья, а нормальные железные наручники. С зубьями. Неужели они думают, что я сейчас способен на какие-то движения?
Это невозможно терпеть. Невозможно. В этот раз мне досталось, как никогда в жизни. Зай отыгрался на мне за все неудачи... Сколько ударов было — двадцать, тридцать? Я уже не знаю. Мне давали отдохнуть, потом снова привязывали...
Как пить хочется. Есть здесь какое-нибудь ведро, кран, словом, какая-нибудь вода? Хочется пить, но я и голову не могу поднять, чтобы осмотреть помещение. Боль такая, что мышцы слабеют, в глазах темнеет. Голова валится назад.
В прошлый раз все было иначе... хотя в прошлый раз я своими ногами дошел до комнаты. Рядом были ребята. Мне дали напиться, уложили, укрыли. А теперь... Пати.
Вот, значит, как. Я, наверное, очень тупой и наивный человек. Так страшно это чувство, что тебя обманули. Если бы хоть сразу вместо Пати пришли десять Треугольных. Но нет... Они же понимали, что я теперь квиринец, что меня так просто не взять, я наверняка хоть чем-то вооружен... И я бы действительно ушел — ну что мне даже и десять Треугольных, убежал бы. Если бы не Пати... не моя идиотская, тупая доверчивость перед Зай-заем.
Я не то, что маяк активировать, охнуть не успел. Я даже не чувствовал, как меня схватили. Ничего. Не знаю, сколько времени прошло. Очнулся уже в административном корпусе.
Пати, за что? Почему ты так поступила? Неужели ты искренне считаешь, что я виноват в чем-то? Или, что я — квиринский агент? Но агенты не приходят так, как я — открыто.
Разве я враг тебе и Общине?
Не надо было лететь сюда... не надо было верить Пати. Не надо было самому себе верить до такой степени! Я квиринец. Но как легко возвращается прошлое... как это легко, как сладко — снова послушаться... снова хоть на миг стать общинником. Пусть виноватым, оступившимся — но своим. Стать ХОРОШИМ.
Я квиринец... и вот теперь придется погибнуть так глупо, потому что маяк они сняли, и нет никакой возможности сообщить... да что там, даже пошевелиться. Валтэн будет ждать меня... два месяца, если понадобится, до следующего дежурства. Если бы он был здесь! Я с тоской вспомнил Валтэна. Вот — родной мне человек. Марк... Оливия... да много теперь уже родных, близких людей. Им я могу верить — они квиринцы, эстарги, как и я. Я знаю, чего от них ждать. А Пати — как я мог верить в нее? Чужой, абсолютно чужой человек. Я не знаю, права она или нет. Наверное, права — по-своему. Она замечательная общинница, люди к ней тянутся. Но для меня она навсегда останется чужой. Как же я ошибался!
Нет у меня никакой Родины... это миф, мираж. Родина — вот эта боль. Она пройдет, и останется только воспоминание.
Скрипнула дверь, и непроизвольно мое тело дернулось, и кости ответили новым взрывом боли. Я переждал ее, закрыв глаза. Надо мной стоял Зай-Зай. Только не это... я слабо застонал от ужаса.
— Двести восемнадцатый, — сказал он, — вставай.
Я поднял руку и прикрыл рукой лицо. Встать я все равно не смогу. И не хочу.
— Вставай, — сказал старвос, — ведь все равно заставлю.
— Не могу, — прошипел я. Говорить громко не получалось, голос, видимо, сорвал. Зай протянул руку, взял меня за шиворот и сбросил на пол. Я упал мешком, и застонал от нового взрыва боли, переждал его, уткнувшись в пол лицом. Потом Зай начал поднимать меня пинками. Довольно скоро это ему удалось.
Я лежал, оказывается, не в том помещении, где была качалка. Значит, мне еще туда нужно дойти... Я кое-как ковылял и на каждом шагу постанывал от напряжения. Зай-зай терпеливо шел за мной.
Это уже какое-то качественно новое состояние. Обычно все-таки после качалки на следующий день уже и ходить можно, и даже работать. Но видимо, мне слишком сильно в этот раз досталось. Я не узнавал помещения — здесь все перестроили, видимо... Мы поднялись по лестнице. Не помню, но кажется, качалка расположена в подвале, в самом низу. Я только теперь осознал свое предчувствие — мне казалось почему- то, что больше меня на этот кошмар не поведут, я этого просто не выдержу, умру... и казалось, непонятно, почему, что еще не пришло мое время умирать. Что меня просто не могут снова привязать к качалке, потому что ну не может же быть мир таким ужасным... глупая мысль, но кажется, она оправдывалась.
Теперь я узнал помещение. Мы пришли в кабинет старвоса, тот же самый... я разглядывал красно- белые знамена на стенах. Цвет крови и цвет душевной чистоты. Из-за бокового стола навстречу нам поднялся человек в военной форме, с большим синим треугольником на берете.
— Вот, пожалуйста, гир сендин, это двести восемнадцатый... бывший двести восемнадцатый номер, — поправился Зай-зай, — ныне квиринский агент.
Сендин (довольно-таки серьезное звание, между прочим) внимательно посмотрел на меня. Я думал о том, как бы присесть или прилечь. Он взял меня за подбородок двумя пальцами в тонкой перчатке, поднял лицо и повернул к свету. Судя по ощущениям, под глазом у меня должен быть синяк, и губы разбиты. Сендин слегка поморщился. Резко вытянул вторую руку, я отшатнулся и едва не упал, потеряв равновесие. Но сендин не ударил меня, он, оказывается просто хотел показать мне фотографию...
На фотографии я увидел свой собственный ландер. Или не мой... да нет, мой — на носу характерный узор выбит.
