– Ага. Я только спустя год об этом узнал. Майк подтянулся и таки влез в университет на дневное, а я уехал в Питтсбург. Мы редко переписывались, но всегда встречались, если я приезжал на выходные и на каникулы. В феврале у нас было свидание с рыжими двойняшками, с которыми Майк познакомился в университете, очень кстати, милыми. По дороге домой, после того как мы проводили девчонок, он и рассказал мне об этом типе, который преследовал его, куда бы он ни пошел.
– Это и был учитель физики?
– Ну да.
– А что Майк о нем рассказывал? Даже самая мелкая деталь может оказаться важной. Кейбл скосил глаза и облизнул губы:
– Он прекратил брать уроки по субботам, потому что преподаватель пытался убедить его, будто ничего плохого не случится, если они лягут в постель. Это было почти год назад, когда мы еще учились в старшем классе. Потом, по словам Майка, этот тип продолжал надоедать ему, периодически пытался заговорить с ним. Но когда он звонил, Майк вешал трубку. Тогда он стал преследовать Майка повсюду – жуть, да и только.
– Но ты не помнишь его фамилии?
– Нет.
– И даже имени?
– Даже имени.
– Может, прозвище?
– Майк конечно же не называл его прозвищем.
– Да, наверное.
– Вот и все, – сказал Кейбл. Он стиснул руки и захрустел суставами. Жаль, что так мало.
– Думаю, вполне достаточно, как раз то, что надо, – возразил Чейз.
– Ну, тогда хорошо. – Кейбл отвернулся от Чейза, тряхнул головой, отбрасывая с лица густые волосы, улыбнулся Гленде и сказал:
– У вас обалденные ноги!
– Спасибо, – поблагодарила она.
Из-за палящего солнца Гленда казалась миражем в волнах марева, поднимавшегося от тротуара, в то время как она шла к машине. Красавица, подумал Чейз, и Кейбл прав насчет ее ног. Сумеет ли он помочь ей исполнить обещание, заключенное в ее теле, стать для нее мужчиной? Он быстро прогнал эти мысли и сел в машину.
– Ты красивая, – сказал он.
– Боже, что за комплимент! – произнесла она с притворным удивлением.
– Я думала, что буду выслушивать их по крайней мере через день.
– Я плохо формулирую, но, признаться, приревновал к этому парню. Я же видел, как ты засияла в ответ на его похвалу твоим ногам.
– Может быть, я и эмансипированная женщина, но у меня тоже есть эго.
– Я буду стараться, – пообещал он, дотрагиваясь до ее голого колена. Оно было прохладным и крепким. Прикосновение вызвало такую волну желания и вины одновременно, что он тут же убрал руку. – Достала?
Она открыла конверт и вытащила шесть отпечатанных на мимеографе страничек:
– Список всех учителей, преподающих в старших, младших и выпускных классах.
– С адресами и телефонами, – одобрительно заметил он. – Как тебе это удалось?
– Фокус, которому научилась, постоянно крутясь среди репортеров. Она наклонилась вперед, щелкнула зажигалкой на щитке, достала сигарету и закурила. Затянулась один раз, а потом довольствовалась тем, что держала ее в руке. – Я встретилась со школьным инспектором и назвалась представителем коммерческой фирмы, рассылающей по почте запросы. Он пребывал в таком отчаянии, что приходится работать летом, когда все учителя в отпуске, и так обрадован возможностью пообщаться с милой молодой женщиной в мини-юбке, что даже не спросил, почему мы запрашиваем информацию лично, а не по почте. К тому же я выписала ему чек со своего собственного счета в качестве платы за список, и мне даже не пришлось объяснять этого. Двадцать пять тысяч долларов за имя, адрес и телефон почти трех тысяч сотрудников – а они, наверное, уже не раз продавали этот список за гораздо большие деньги.
Он восхищенно покачал головой:
– При такой голове тебе даже не обязательно иметь такие ноги.
– Не правда.
– Не правда?
– Если бы он не пялился на ноги, то наверняка более здраво мыслил. И задал бы массу всяких неудобных вопросов.
Чейз вернул ей список:
– Что ж, благодаря твоим ногам мы приближаемся к месту назначения.
– Ты действительно думаешь, что он учитель физики?
– Многое сходится. Включая даже глушитель для пистолета. Обладая профессиональными знаниями, он запросто мог смастерить его сам. Я помню, он говорил, что плохо стреляет именно из-за глушителя.
Чейз остановил машину у ее дома. Они поднялись в квартиру и вместе просмотрели список, обводя фамилии учителей физики – их оказалось всего трое. Он обзвонил их всех за десять минут и с каждым перемолвился несколькими словами. Ни один из них, похоже, не был Судьей. Оставался еще один шанс: совсем не обязательно, чтобы репетитор по физике преподавал в школе именно физику; теперь они обвели фамилии учителей естествознания в старших и младших классах и позвонили всем тридцати девяти. Двенадцать номеров не ответили, еще четверых не было дома, но они должны были прийти после обеда. Среди остальных двадцати трех Судьи не оказалось.
К половине седьмого у них остался только один человек. Чарльз Шинблут, учитель естествознания в начальной школе. Но когда Чейз набрал его номер в седьмой раз, он ответил:
– Шинблут у телефона.
– Вы мистер Шинблут, учитель естествознания в младших классах уолтерсонской школы? – спросил Чейз.
– Да, это я.
– Чарльз Шинблут?
– Да. Кто это?
Чейз повесил трубку.
– Ну? – спросила Гленда.
– Это не Судья, – сказал он. – Мы идем по ложному следу.
Глава 12
Анна и Гарри Карнс жили в скромном белом деревянном доме на Винклер-стрит, в одном из старейших жилых районов города, населенном людьми среднего достатка. На подъездной дорожке, усыпанной гравием, стоял трехлетний 'рамблер'; в окнах нижнего этажа горел свет. Плотные желтые шторы скрывали от Чейза внутренний интерьер комнат, но он полагал, что они так же уродливы, как сам дом и весь квартал. Тишину нарушали только шум грузовиков, проезжающих по шоссе в трех кварталах отсюда, да телевизор, включенный на полную громкость в соседнем доме.
– Ну что, идем? – спросила Гленда.
– Я уж думаю, – сказал Чейз, – может быть, гомосексуализм здесь ни при чем?
– Но человек, который преследовал их, ездил на красном 'фольксвагене', как говорит Луиза Элленби. И когда ты обвинил его по телефону, реакция, как тебе показалось, была слишком бурной.
– Но считается, что голубые не так склонны к насилию, как обычные люди. И те, с которыми я общался, вполне подтверждают это мнение. Не могу представить, чтобы хоть один из геев, которых я знал,
