сил! Прижав жену к стене, он пытался ее обезоружить.
Грохот выстрела заполнил всю кухню, и женщина, родившая ему четырех детей, последним из которых был сын, упала к его ногам. Хаим Абрахамс в ужасе смотрел на лежащую. Ее темно-карие глаза были широко открыты, черное одеяние быстро пропитывалось кровью, текущей из огромной рваной раны на груди.
Зазвонил телефон. Абрахамс бросился к стене, на которой он висел, и схватил трубку.
— Не отнять прав у сыновей Авраамовых! — завопил он в трубку. — Мы вернем земли, завещанные нам Богом! Иудея, Самария — они
— Называющий меня евреем признает мою правоту! — снова возопил Хаим Абрахамс. Не пытаясь сдержать катящиеся по лицу слезы, он смотрел на мертвую женщину с широко открытыми темно-карими глазами. — Я принес жертву, подобно Аврааму. Никто теперь не смеет требовать большего!
— Я требую большего! — послышался крик ночного хищника. — Я всегда требую большего!
— Маркус! — прошептал сабра, прикрывая глаза и прислонясь к стене, ища в ней опоры и отворачиваясь от лежащего на полу трупа. — Это ты… мой вождь, моя совесть? Ты ли это?
— Да, это я, Хаим, друг мой. Нам нужно действовать без промедления. Войска уже выведены на позиции?
— Да, на Шархёрне. Двенадцать команд, натренированных и подготовленных. Смерть никого не остановит.
— Именно это мне и нужно, знать, — сказал Делавейн.
— Они ждут вашего сигнала, генерал. — Абрахамс резко вздохнул и, потеряв над собой власть, заплакал.
— Что с тобой, Хаим? Возьми себя в руки!
— Она мертва! Моя жена лежит мертвой у моих ног.
— Господи, что случилось?
— Она услышала, она подслушивала… потом… попыталась убить меня. Мы боролись, и вот она мертва.
— Ужасная, ужасная потеря, мой дорогой друг. Позволь мне выразить глубочайшее сочувствие твоему горю.
— Спасибо, Марк.
— Ты ведь знаешь, как тебе действовать, не так ли, Хаим?
— Да, Марк, я знаю.
Раздался стук в дверь. Стоун поднялся с кресла и неловко взял лежащий на столе пистолет. Правда, за долгие годы общения с человеческими отбросами ему только раз пришлось воспользоваться оружием. Он подстрелил в Стамбуле информатора из КГБ, который явился пьяным и набросился на него с ножом. Но и этого единственного случая оказалось достаточно — Стоун не любил оружия.
— Кто там? — спросил он.
— Аврелий, — отозвался голос за дверью. Стоун отворил дверь.
— Меткалф?
— Да. А вы — Стоун?
— Входите. Думаю, нам следовало бы изменить пароль.
— Полагаю, можно было бы воспользоваться и словом “Аквитания”, — сказал офицер военно- воздушной разведки, входя в комнату.
— Лучше не надо.
— Честно говоря, мне оно тоже не нравится. У вас найдется чашка кофе?
— Добуду.
— В таком наряде я выглядел бы уместнее где-нибудь на Гавайях, — отозвался разведчик ВВС, стройный мускулистый человек среднего возраста, одетый в легкие летние брюки и спортивную ветровку. Его сухощавому лицу хорошо соответствовали редеющие каштановые волосы, подстриженные довольно коротко, и темные круги вокруг ясных, властных глаз. — Вчера в девять часов утра я из Лас-Вегаса добрался на машине до Хэлдорана, а оттуда начал кружить по всей стране, чтобы сбить с толку компьютеры. Прыгая из одного аэропорта в другой, я сменил столько фамилий, что и сам в них запутался.
— Да, нагнали на вас страху, — заметил человек в штатском.
— А если вам совсем не страшно, значит, я разговариваю не с тем человеком.
— Мне не просто страшно, полковник, я в ужасе. — Стоун подошел к телефону, заказал кофе и, не вешая трубку, повернулся к Меткалфу: — Выпьете чего-нибудь?
— С удовольствием. Канадского виски со льдом, если не возражаете.
— Завидую вам! — Стоун распорядился насчет выпивки, и они оба сели. Некоторое время в номере слышался только шум улицы. Двое мужчин молча изучали друг друга, даже не пытаясь скрыть этого.
— Вы знаете, кто я и чем занимаюсь, — сказал, наконец, полковник. — А кто вы и чем занимаетесь?
— ЦРУ. Двадцать девять лет службы. Заведовал отделениями в Лондоне, Афинах, Стамбуле и других местах восточнее и севернее. Верный служака, координатор секретных операции, пока меня не выперли. Есть еще вопросы?
— Нет.
— Что бы вы там ни сделали со своим автоответчиком, вы все сделали правильно. Сюда звонила жена Конверса. Меткалф чуть не вскочил со стула.
— Ну и?…
— Поначалу все шло вкривь и вкось — я оказался не на высоте, но в конце концов он вышел на связь или, лучше сказать, он сам заговорил. Он был рядом с нею все время.
— Значит, вы все-таки оказались на высоте.
— Он хотел только одного — знать правду. А сказать ее было совсем не трудно.
— Где он? Вернее, где
— Черт побери!
— Но это — пока что, — добавил Стоун. — Прежде всего он хочет кое-что от меня получить. Показания под присягой. Можете называть их письменными показаниями, заверенными по всей форме.
— Что?
— Нет, вы не ослышались. Показания от меня и тех людей, с которыми я работаю, — точнее, на которых я работаю, — с изложением всего, что мы знаем и что мы делали.
— Он набрасывает вам на шею удавку, и, признаться, я не осуждаю его за это.
— Это часть его планов, и я тоже не осуждаю его, но он говорит, что это — дело второстепенное. Ему нужна “Аквитания”. Он хочет поставить к стенке Делавейна и всю его свору прежде, чем они развяжут эту серию убийств.
— Об этом думал и Сэм Эббот. Убийства, массовые террористические акты здесь и по всей Европе — верный путь ко всеобщему хаосу в мировом масштабе.
— Это ему рассказала жена Конверса.
— Нет, он сам пришел к такому выводу, проанализировав то, что Конверс ей сказал. Конверс не понимал скрытый смысл услышанного им в Бонне.
— Теперь он уже понял, — сказал Стоун. — Я ведь сказал вам, что я в ужасе? Может быть, поискать слова посильнее?
— Каковы бы ни были слова, мы оба отлично понимаем, насколько просто это осуществить — проще и не придумаешь. Ведь речь идет не о безобидных психах и даже не о ваших сорвавшихся с цепи террористах — наш опыт насчитывает тридцать лет, и девяносто процентов его покоится в наших компьютерах. Когда поступают тревожные сигналы, мы знаем, откуда они поступают, и в большинстве случаев можем что-то предпринять. Но тут мы имеем дел с равными нам профессионалами в высоких
