Брайсон не ответил. Он просто смотрел на своего прежнего наставника, и сердце его бешено колотилось. Справа в подреберье что-то заныло: видимо, действие обезболивающего препарата начало ослабевать.
Тогда заговорил Тед Уоллер, и голос его был полон сарказма.
– Он тебе, случаем, рассказал об этом не где-нибудь на стороне? А у себя в кабинете говорить не захотел, так? Сказал, что боится подслушивающих устройств?
Убедившись, что Брайсон отвечать не собирается, Уоллер продолжил:
– Заместитель директора ЦРУ не обладает достаточной властью и возможностями, чтобы приказать очистить свой кабинет – а, Ник?
– «Жучки» теперь делаются и из пластика. Приборы их не засекают. И никак их не засечешь – только если обыскать все до последнего дюйма и содрать штукатурку.
Уоллер негромко фыркнул.
– Это была комедия. Ник. Чистейшей воды представление. Попытка – судя по результату, успешная – убедить тебя в том, что он – хороший парень, а против него ополчились силы тьмы. Причем в данном случае в роли сил тьмы выступает все ЦРУ. В котором он – второе по влиятельности лицо. – Уоллер печально покачал головой. – В самом деле.
– Я отдал ему удостоверение работника ЦРУ, которое снял с трупа одного из тех оперативников, что пытались прикончить меня под Шантийи.
– Давай я угадаю, что случилось дальше. Он сказал, что удостоверение проверили и выяснили, что оно поддельное.
– Неверно.
– Тогда, возможно, он не смог обнаружить никаких документов. Он воспользовался кодом «Сигма», выяснил что удостоверение было выдано агенту с особыми полномочиями, на чем след и оборвался. Установить имя ему не удалось.
– Нет, не настолько натянуто. Агентство с особыми полномочиями следов не оставляет – и вы это знаете. Данне признал, что ЦРУ не под силу расследовать деятельность Директората.
– Ага, и тем самым заставил тебя еще крепче поверить ему – верно? В смысле – поверить ему лично.
– Вы говорите, что он отправил меня расследовать деятельность Директората и одновременно с этим пытался устранить меня? Это не просто нелогично, это безумно!
– Когда руководишь какой-нибудь сложной операцией, зачастую приходится перестраиваться и быстро менять решения. Я предполагаю вот что: увидев, что ты пережил нападение, он понял, что тебя можно перепрограммировать, подтолкнуть в другую сторону. Ну а теперь, как говорится, тебе пора вернуть свое кресло в исходное положение. Мы прибыли.
Слова Уоллера доносились словно откуда-то издалека, и Брайсон не понял, что тот имеет в виду. Мир вокруг Ника как будто удалялся куда-то, исчезал. Следующим, что осознал Брайсон, был яркий белый свет. Ник открыл глаза и обнаружил, что находится в палате – сплошная белизна стен и сверкание металла. Ник лежал на жесткой постели, застеленной грубым бельем; глаза его болели от яркого света; в горле у Брайсона саднило, а губы пересохли и потрескались.
Перед ним стояли несколько человек: на фоне яркого света видны были лишь их силуэты. Одним из них, несомненно, был Уоллер; второй силуэт был заметно меньше и стройнее. Наверное, медсестра. Ник услышал звучный баритон Уоллера:
– ...как нам и обещали, он приходит в себя. Привет, Ник.
Брайсон что-то проворчал в ответ, пытаясь сглотнуть.
– Он, наверное, хочет пить, – произнес женский голос, показавшийся Брайсону очень знакомым. – Кто-нибудь принесите ему воды.
Этого не может быть! Брайсон заморгал и прищурился, пытаясь восстановить четкость зрения. В конце концов ему удалось ясно разглядеть лицо Уоллера, а потом и лицо женщины.
Сердце Ника бешено заколотилось. Он снова сощурился; наверное, у него галлюцинации. Брайсон присмотрелся повнимательнее, и его сомнения рассеялись.
Он произнес:
– Елена, это ты?
Часть IV
Глава 25
– Николас, – произнесла она, подходя поближе. Теперь Ник видел ее хорошо. Это действительно была Елена; она по-прежнему была восхитительно красива, хоть и изменилась: лицо ее сделалось тоньше, заострилось, и оттого глаза казались еще огромнее. Елена смотрела настороженно, даже испуганно, но голос ее был сух и спокоен:
– Все это было так давно. Ты здорово состарился.
Брайсон кивнул и с трудом прохрипел:
– Спасибо.
Кто-то поднес ему пластиковый стакан с водой. Сиделка. Ник взял его, осушил до дна, вернул обратно. Сиделка снова наполнила стакан. Брайсон жадно, с благодарностью выпил. Елена села на кровать рядом с ним.
– Нам нужно поговорить, – произнесла она неожиданно настойчиво.
– Да, – согласился Брайсон. В горле у него по-прежнему саднило, и говорить было трудно. – Нам... нам очень о многом нужно поговорить, Елена... Я даже не знаю, с чего начать.
– Но у нас очень мало времени, – сказала Елена. Голос ее звучал резко и деловито.
«У нас нет времени», – эхом прозвучало у него в сознании. Нет времени? Пять лет подряд у него не было ничего, кроме времени – времени размышлений и мучительной боли.
Елена же тем временем продолжала:
– Нам необходимо знать все, что успел узнать ты, все, что ты успел сделать. Все, что может привести нас к «Прометею». Шифры. Все, что может помочь прорвать завесу тайны.
Брайсон потрясение смотрел на Елену. Он, случайно, не ослышался? Она спрашивает его о шифрах, о каком-то Прометее... Она исчезла из его жизни пять лет назад – и теперь хочет вести разговор о шифрах?
– Куда ты исчезла? – хрипло спросил Брайсон. – Почему ты ушла?
– Николас, – резко произнесла женщина, – ты сказал Теду, что у тебя есть ключ от секретного телефона Жака Арно. Где он?
– Я... я сказал? Когда я?..
– В самолете, – пояснил Уоллер. – Ты что, уже забыл? Ты сказал, что у тебя есть не то чип, не то дискета – в общем, что-то такое. Ты унес его из личного кабинета Арно или скопировал его там – этого ты толком не объяснил. Нет, никаких химических препаратов тебе не вкалывали. Хотя, боюсь, ты слегка бредил.
– Где я?
– В больнице Директората, в Дордони. Во Франции. Капельница, которая торчит у тебя из руки, гонит исключительно антибиотики, чтобы предотвратить заражение крови.
– Директорат...
– Да, здесь наша штаб-квартира. Нам пришлось переехать сюда ради сохранения секретности. В Вашингтоне нас выследили; чтобы продолжать действовать, пришлось замести следы и сменить страну.
