И сейчас – было похоже на то.
Но без удушья, без запаха пыли и перьев. Только темнота и мягкое неодолимое сопротивление всего вокруг.
Книга. Острый угол ее переплета.
Он попытался повернуться. Что-то уперлось в бок.
Новое долгое путешествие руки. Приходится раздвигать мягкие складки.
Гладкий шар размером поменьше яблока – как раз, чтобы обхватить пальцами. Не подается под рукой.
Он оперся об этот шар, потому что ему было больше не о что опираться.
Долгое усилие. Вторая рука поймала книгу.
Ну же...
Все произошло как-то сразу – и вне его, и внутри. Только что он лежал или висел – в каких-то мягких тенетах, и вдруг понял, что все не так, что он просто стоит перед закрытой дверью, держится за ручку этой двери, под мышкой у него книга, и все, что нужно, так это ручку повернуть и потом потянуть на себя дверь, он раньше делал это много раз... но вот не решается почему-то... с ним было что-то вроде обморока, недолгой потери ориентации... ну же! Пора!
Он повернул ручку и потянул на себя дверь. Дверь пошла туго. Из щели потоком хлынул розовый свет.
Глава одиннадцатая
Когда Лев потянулся и задрожал под ее ладонью, Отрада испытала странное, будто бы знакомое, но давно забытое ощущение... или это просто шло из недостижимых в обыденности животных глубин? Так загнанная в угол собачка вдруг ощущает себя страшным зверем, так настигнутый погоней безоружный вдруг натыкается взглядом на оставленный кем-то заряженный револьвер... может быть, силы по-прежнему неравны – но что-то меняется, меняется принципиально... Аски повизгивала от нетерпения.
Наконец Лев поднялся на все лапы. Только теперь Отрада поняла, насколько он огромен. Он был больше слона! От него ударила волна странного электрического запаха. Он был несчастен и счастлив одновременно. Он подавлял – и вызывал совершенно младенческое доверие...
Отрада сразу и с огромной, пугающей силой поняла его. Поняла и почувствовала.
А потом она поняла многое другое.
Весь ее предыдущий путь, начиная с момента зачатия, был путем через огромный, сложный, опасный лабиринт – сюда. То, что происходит сейчас – это главный момент ее жизни. Или нет – это прелюдия к главному моменту. Который наступит скоро...
Не зная, как – она оказалась на спине Льва. Аски повизгивала где-то далеко внизу.
Восторг слепил глаза.
Тьма – и из-под тьмы, но не достать, не дотянуться, свет багровеет, мир черный, тьма. Но что-то успел поймать глазом, рука нашла, подтянулся... Тело – мешок. Ног просто нет.
Юно знал, что умирает, что все напрасно, что все добытые им знания умрут вместе с ним, и это было досадно. Лишь это и было досадно.
Он наконец-то сложил головоломку. Только вот – никто не узнает...
Еще вдох. Еще рывок. Дорога должна быть где-то рядом... слышны же были скрип колес и крики погонщиков...
Обращение к умершей августе Юно и монах Фанвасий производили в лесном убежище, у древнего алтаря многомудрого Велеса. С трех шагов непосвященному не найти было бы это место. Алтарный камень порос мохом и утонул в земле так, что выступал лишь на палец. Фанвасий бережно расчистил его, обнажив вырезанный крест и тайную надпись. Расставил амулеты.
Шел дождь.
Монах сказал лишь несколько слов, и – Юно поразился, такое он видел впервые – сам собою, начавшись с центра алтаря, начал расширяться сухой круг.
Дождь не просто перестал падать на эту землю – вся лишняя вода ушла из нее.
Монах сел и пригласил Юно сесть рядом.
Им пришлось просидеть неподвижно часов шесть. Монах негромко говорил с кем-то невидимым и неслышимым на непонятном языке.
Потом произошло что-то, и Юно понял, что они уже не в лесу, а в каком-то закрытом помещении. Перед глазами не изменилось ничего, но сверху невидимый – стал давить каменный свод. А потом, неслышно ступая, пришла августа...
Им не повезло, когда уже все кончилось. А может быть, это была расплата за нарушение запрета. Они брели, измотанные, не замечая ничего под ногами, и монах пропал вдруг, оставив после себя лишь сноп взлетевших искр – так бывает на торфяных пожарах, но здесь не было торфяников и уж подавно не было суши, вода пропитала все в этом лесу... а через несколько секунд огонь охватил самого Юно, не целиком, он успел прыгнуть куда-то назад и вбок... Несколько верст он все же прошел, опираясь на палку, но потом ноги отказали совсем. На них было страшно смотреть... черная, клочьями, плоть... Он полз. Он пытался отдыхать и ползти еще. Жизнь уходила.
Старец Филадельф, подумал он с какой-то смертной игривостью. Ну ты же и ходок!.. Ну ты и учудил!..
О да, все встало на места и даже короткое время держалось на этих местах, Юно видел, видел! – эту картину, эту мозаику, во всяком случае, он знал теперь, как задумывалась и как начинала осуществляться эта дурацкая комбинация, и зачем, и...
Мрак. Что-то лопнуло внутри, и он ткнулся лицом в землю. Но оставались там и другие пузыри, еще не лопнувшие... Он глупо захихикал, воспользовался коротким просветлением в глазах и прополз еще чуть-чуть. И снова мрак.
Кружащийся засасывающий мрак. Багровый свет внизу... Юно, голос над ним, Юно, ты, зачем, поднимайте и несите, осторожно, осторо... Конрад?
Юно все слышал, но ничего не чувствовал и не мог ничем помочь тем, кто нес его на руках.
Как-то так вышло (само собой, наверное)... полковник Эсакия оказался полностью уверен в том, что получил приказ перебросить свои танки в другой пункт дислокации, а в командном пункте ГО, где разместился штаб по ликвидации стихийного бедствия, тоже долго пытались разобраться, кто же отдал злополучный приказ, но не испытывали ни малейших сомнений в том, что да, кто-то действительно отдал, не зафиксировав этого письменно, а устно, по рации или по телефону. В той неразберихе могло случиться и не такое, и слава Богу, что обошлось без новых жертв, а только – потерей техники...
Эта маленькая хитрость стоила Алексею такой потери сил, что казалось... просто не сможет устоять на ногах. И жабий мед почти кончился. Он налил в баклажку воды, тщательно и многократно встряхнул, потом выпил ополоски.
Разведенный, жабий мед оказался еще более гнусен на вкус.
Он ехал в командирском «уазике» рядом с маленьким лысым усатым полковником-танкистом. Впереди пылила машина Стеблова, сзади – грохотали танки. Дорога была гравийная, малоезжая, по обочинам косо чернела грязная сухая полынь с лебедой... и дома были подстать полыни... грязные и покосившиеся.
– А правда, что вы колдун?! – наклонившись к Алексею, крикнул полковник.
Алексей закричал в ответ...
