«Сеат». Из него одновременно выскочило трое мужчин. Первый железной рукой схватил ее за левое предплечье, второй — за правое, третий — изо всех сил пригнул ей голову. В следующее мгновение ее уже впихнули на заднее сиденье машины. Еще через секунду в автомобиль впрыгнули все трое мужчин. Затем «Сеат» сорвался с места, взвизгнув покрышками, и влился в мадридский трафик.
Катя закричала было по-английски «На помощь!», но «Сеат» был отделен от всего света тонированными окнами, а внутри машины помогать ей никто явно не собирался. Напротив, чернявый мужчина, сидящий с ней рядом, больно схватил ее сзади за шею своими жестяными пальцами и изо всех сил сжал. Свет постепенно померк в глазах Кати, и она потеряла сознание.
Леня видел через витрину кафе, как Катя разговаривает по телефону, а потом выходит из будки и идет к пешеходному переходу. Затем ее скрыл «Сеат», вдруг тормознувший рядом с нею. В следующее мгновение автомобиль резко отъехал от тротуара, и на месте, где только что стояла тетушка, никого не оказалось!…
Юноша вскочил из-за стола, опрокинув посуду, и бросился к дверям кафе. Однако когда он выбежал на улицу, «Сеат» уже был далеко. Как ни напрягал Леня глаза, ему не удалось даже разглядеть его номера — а еще через пару секунд автомобиль окончательно смешался с городским потоком. Студент растерянно остановился.
Что случилось с Катей? Ее похитили? Очень похоже…
И еще одна мысль билась у Ленчика в мозгу: «Вот мы и доигрались!»
— Сеньор! — рядом с ним у бровки тротуара возник давешний красавец-официант из кафе. Он был любезен, однако брови его хмурились. Чувствовалось, что сделай Леня еще шаг, и тот немедленно применит силу. — No has pagado![33]
— Да-да, конечно, — пробормотал юноша по-английски. — Сколько я вам должен?
— Veinte cuatro euros[34].
Студент, широкая душа, отстегнул половому двадцать пять «евриков». Официант с достоинством поклонился, пробормотал: «Muchas gracias!»[35] — и убежал.
Обалдевший Ленчик стоял посреди тротуара. Он даже забыл, что оставил на столике свои вещи: список обраченных россиянок, салфетку с вычислениями числа «пи», карманный компьютер…
Что теперь ему делать? Бежать в полицию — сообщать о похищении? Однако испанцы, как он успел за метить, не слишком хорошо (в отличие от итальянцев) изъясняются по-английски — о русском и говорить не чего. Но даже если и отыщется в Мадриде англоговорящий детектив (а он, конечно же, в конце концов отыщется) — что прикажете ему рассказывать? Про странную Программу, написанную гениальным русским студентом? Про список из пятнадцати российских эмигранток, которым программист разослал разрозненные файлы и загадки? Про охотящихся за Программой русских бандитов?… (А в том, что похищение Кати связано с целью их экспедиции, у Ленчика ни малейших сомнений не было.)
Словом, в глубокой растерянности стоял Леня посреди Гран-виа.
И тут к нему подошли двое. Один — толстяк в галстуке-бабочке и с недокуреннои сигарой в углу рта, чем-то похожий на режиссера Хичкока. Второй — высокий, дюжий, рыжий, веснушчатый (с первого взгляда ясно — американец). Ни тот, ни другой на русских бандитов явно не тянули.
— Мистер Коноплев? — спросил толстяк.
— Да, это я, — нахмурился Леня.
— Нам надо с вами поговорить. Это касается судьбы вашей спутницы.
Английский толстяка явно отдавал Америкой: тягучий и неразборчивый. Но сейчас было не время заниматься лингвистическим анализом. Кровь ударила Лене в голову. Он подскочил к толстяку и схватил его за фалды белого сюртучка.
— Ах ты, сволочь! — прошипел он. — Вы куда мою Катю дели?!
Он успел несколько раз встряхнуть «Хичкока» — так, что голова того мотнулась, а сигара выпала изо рта на тротуар.
Пара прохожих обернулась поглазеть, но в следующее мгновение спутник толстяка — рыжий верзила — нанес Лене незаметный для окружающих, но чрезвычайно болезненный удар в солнечное сплетение. Юноша начал хватать ртом воздух. Толстяка ему пришлось выпустить.
— Не надо нервничать, мистер Коноплев, — с ненавистью проговорил пузан, брезгливо отряхивая фалды своего пиджака. — Судьба вашей спутницы, мисс Калашниковой, сейчас находится исключительно в ваших руках. И от результатов нашего с вами общения будет зависеть, вернется ли она живой и невредимой. Или же: не вернется вообще. Прошу. — И толстяк сделал приглашающий жест в направлении машины, остановившейся у тротуара.
Автомобиль оказался точно таким же лимузином, что увез в неизвестном направлении тетку Катерину: светло-серым «Сеатом Толедо». Однако на сей раз Ленчик разглядел и постарался накрепко запомнить его номер: 39-39 KZS. По поводу номера у Ленчика сразу появилось одно соображение — впрочем, пока непроверенное: по дороге от Барселоны до Мадрида он обратил внимание, что номера, где встречается буква Z, принадлежат прокатным конторам.
«Прекрасно, — мелькнуло в башке Леонида. — Значит, похитители — не местные. Впрочем, и так видно, что эти придурки — америкосы. Интересно, как понравится испанской полиции, что американцы хозяйничают в Мадриде, будто у себя в Вирджинии? И среди бела дня людей похищают?… Впрочем, — вздохнул юноша про себя, — до полиции мне еще надо дошкандыбать — желательно живым и, по возможности, невредимым».
Все эти мысли пронеслись в голове у Ленчика, пока он усаживался — добровольно, в отличие от Кати, — на заднее сиденье «Сеата» номер два. Рыжий детина поместился на переднем пассажирском сиденье, а «Хичкок» — рядом с юношей. За рулем сидел еще один дядька — этот точь-в-точь походил на агента Смита из «Матрицы»: черный костюмчик, галстучек-селедка, черные очки.
«Сеат» сорвался с места и помчался по Гран-виа в направлении, противоположном тому, куда увозили Катю.
Глава 10
Толстяк (уже без сигары), сидящий рядом с юношей на заднем сиденье «Сеата» (по всей видимости, он у похитителей был за главного), начал:
— Если ты, сынок, хочешь увидеть свою тетушку живой и невредимой, ты должен ответить на наши вопросы. На все вопросы, — подчеркнул он. — Полно, искренне и исчерпывающе. Тогда: а) наши люди отпускают мисс Калашникову; б) ты, Лео, также останешься в целости и сохранности. В противном случае — если ты будешь упорствовать или говорить неправду — боюсь, твоя матушка, миссис Коноплева, не дождется в далекой снежной России не только своей родной сестры, но и не менее родного сына. Понял, сынок?
— А ты, папочка, неплохо осведомлен о моем семейном положении, — прохрипел Леня. Воздуху в легких еще не хватало после болезненного удара рыжего громилы.
— О да, — любезно отвечал толстяк. — Лучше, чем ты думаешь. Но кое-чего мы, правда, не знаем — что знаешь ты. Посему предлагаю обмен: твоя информация в обмен на твою собственную жизнь и здоровье и жизнь мисс Калашниковой. Согласен?
— Сначала вы ответьте на мои вопросы, — довольно нагло заявил юноша. Он знал, что терять ему практически нечего. Ему уже довелось однажды побывать в роли заложника[36], и он на собственной шкуре испытывал, что заложник и мертвец, в сущности, одно и то же. Его дальнейшая судьба не зависит от того, угождает ли он тюремщикам или, напротив, злит их. И спасти его может лишь собственная находчивость или, может быть, счастливое стечение обстоятельств. «Впрочем, будем надеяться, — промелькнула в мозгу у Ленчика соблазнительная мысль, — что американцы — все-таки цивилизованные люди — не то что хозарские бандиты. Авось прорвемся…»
