— Да.
— Она проживает на улице Браунинг, шестнадцать?
— Да.
— О'кей. А есть ли у тебя шифр: к кому из девиц ехать дальше?
И тут Леня сделал новую попытку обмануть детектор. Он снова напряг пальцы на ногах и наступил самому себе на костяшку.
— Нет, — прохрипел он, прикрыв глаза. И снова — получилось!
— Ладно, — удовлетворенно кивнул толстый. Дальше последовали все те же самые вопросы — но в другой формулировке. А потом — еще раз… Лене приходилось напрягаться изо всех сил, чтобы не сбиться: повторять то, что он все-таки выдал: про Гибралтар и Зину Барклай. И в то же время молчать о том, о чем ему удалось не расколоться. Что, во-первых, у него уже есть часть файлов, составляющих Программу, а во- вторых, он нащупал шифр, в каком порядке следует посещать 'русских девушек: благословенное число «пи». И ему удалось, удалось, удалось! Больше он ни разу не прокололся и не ощутил ни одного болезненного удара током. Леня не замечал, сколько прошло времени и где они едут. От напряжения и боли пот с него катил градом. Рубашка на спине вся взмокла.
Наконец, толстяк задал последний вопрос, пробурчал: «Приемлемо…» — и снял датчики с груди и с пальца Лени.
— Мы закончили, — провозгласил он, обращаясь к впереди сидящим подручным.
«И что теперь? — промелькнула в мозгу у юноши лихорадочная мысль. — Они убьют меня? И что будет с Катей?»
Последний вопрос: «Что будет с Катей?» — Леня повторил вслух.
— Ты встретишься с ней, — пообещал толстяк, и слова его прозвучали несколько зловеще. — Встретишься, с течением времени.
Между тем «Сеат», несущийся со скоростью более ста километров в час, начал снижать скорость и прижиматься к обочине. Леня, впервые после начала допроса, взглянул в окно машины. Он, естественно, не узнавал местность, где они проезжали, потому как был в Испании вообще и в Мадриде в частности в первый раз. Однако пейзаж, что радовало, не выглядел глушью. Напротив, «Сеат» летел по пятиполосному шоссе, а впереди, сзади и рядом с бандитским авто неслись другие автомобили. На горизонте справа виднелись многоэтажки. Впереди, по ходу движения, углядывалась дорожная развязка.
«Может, они не станут убивать меня в столь оживленном месте, — мелькнула в мозгу Лени обнадеживающая мыслишка. — Господи, сделай, чтобы это было так!»
«Сеат» остановился на резервной полосе.
— Вылазь и гуляй, — скомандовал толстяк Лене. — Только упаси тебя бог пойти в полицию — тогда больше ты тетушку свою не увидишь. Понял, сынок?
— Понял, папочка, — буркнул Леня и полез в правую дверь.
Едва он оказался на улице, «Сеат Толедо» с номером 39-39 KZS резко взял с места и влился в поток машин, следующий по скоростной автостраде. И тут силы оставили Леню. Ноги подкосились, и он уселся прямо на асфальт.
Справа вдоль дороги тянулись настоящие лачуги: домишки из картонных коробок, растянутого полиэтилена, листов жести. Рядом с халупами стояла девочка-негритянка и внимательно смотрела на сидящего прямо на асфальте белого человека.
Буквально третья проезжавшая мимо Ленчика машина остановилась, и оттуда выглянул озабоченный испанец:
— Que paso, sefior? Puedo ayudarte?[37]
Уловив общий смысл вопроса, Ленчик успокаивающе махнул рукой и ответил по-английски:
— Все хорошо. Спасибо вам, сеньор, за беспокойство. Я просто жду такси.
Сеньор кивнул и унесся на своем синем мощном «Субару Импреза».
«И вправду надо поймать такси, — устало подумал Ленчик и встал с асфальта. Вытянул руку. — Но куда мне, спрашивается, ехать? И где искать Катю?»
Сначала Катюше снились сладкие сны. Она где-то летала, парила, нежилась. Теплые волны временами прокатывали по всему ее телу.
Потом она вдруг на одну секунду проснулась и обнаружила, что лежит, одетая, на голом матрасе, в какой-то комнате без мебели, а из мансардного окна опускаете! серый свет. И тут же опять уснула, и в этот раз будто оказалась под землей: в черной западне без видений мыслей и звуков.
Через какое-то время она с усилием вынырнула из сонной ямы и поняла, что по-прежнему лежит на матрасе, свет из прямоугольника под потолком теперь сочится черный, а откуда-то доносятся мужские голоса. Они говорили на незнакомом ей гортанном языке, однако отдельные слова Катя почему-то понимала. А потом до нее вдруг дошло: да это же хозарский язык, который она учила когда-то в тщетной попытке спасти Ленчика![38]Но Катя ведь, кажется, находится в Испании? А откуда здесь, в Испании, хозары?
Однако ей было тяжело размышлять на эту тему, голова болела, и она стала вслушиваться в доносящийся до нее диалог мужчин, пытаясь понять, о чем они говорят, — тем более что разговор, кажется, непосредственно касался ее судьбы.
— Уходим, — сказал один другому на хозарском.
— Вколем ей еще дозу?
— Не надо.
— Давай ее трахнем. А потом — горло ей перережем.
— Нельзя. Брайан не велел.
— Слушай, Брайан что — проверять будет?
— Здесь не горы, а Запад. За кровь ответить можем.
— Не могу поверить, что брат Ахмет крови боится. И отомстить неверной не хочет.
— Крови никогда не боюсь. Но мы с тобой можем миссию не выполнить. Денег не получим. А кровь, не волнуйся, еще дальше будет — если тебе крови хочется.
Катя лежала, ни жива ни мертва, слушая этот диалог. Голоса доносились откуда-то совсем близко — но говоривших не было в комнате. И они явно не были галлюцинацией после тяжелого сна.
«Что делать? — лихорадочно подумала девушка.
Что делать, если они придут ко мне — убивать?» Она попыталась пошевелить рукой — та была словно ватная, слушалась плохо. Но, превозмогая себя, Катя все-таки дотянулась до кармана джинсов. В нем была английская булавка — от сглаза. Катюша достала ее и потихоньку раскрыла в кармане.
Она дорого продаст свою жизнь. Если хозары решат с ней что-нибудь сотворить, по крайней мере один из них недосчитается глаза — а может, и своего мужского достоинства.
Катя почувствовала, как в комнату кто-то заглянул, — и притворилась спящей. Затем в прихожей раздался топот ног — и хлопнула входная дверь.
И она вдруг поняла — может быть, по запаху, который унесли с собой хозары? — что те ушли. Что больше никого, кроме нее, в квартире нет. У Кати даже не достало сил радоваться, и она — неожиданно уснула: наверно, доза, о которой говорили мужчины, еще действовала.
Проснулась Катя от солнечного луча, падавшего через мансардное окошко прямо ей в лицо. Голова, руки, ноги, плечи были тяжелыми — будто она все тело, вместе взятое, и голову в придачу отлежала.
Катя тихонечко сползла с матраца. Поднялась на ноги.
В комнате было пусто. Кроме ее матраца — ничего.
Она, пошатываясь, вышла на кухню. Там — тоже никого и ничего, только стоит на кухонном столе двухлитровая опорожненная бутыль вина да на целлофановом пакете из магазина «Ашан» засыхают недоеденные кусочки сыра. В кухне, как и в комнате, окно тоже было косым, мансардным, расположенным под самым потолком: не выглянешь, не разглядишь, где она находится.
От невеликих усилий — встать, пройтись — закружилась голова, появилась одышка. Неизвестно, что там ей вкололи хозары, но отходняк от средства был дай бог.
Катя заглянула в крохотную ванную комнату: колонка, сидячая ванна, унитаз. Плеснула себе в лицо пару пригоршней воды. Зеркала в ванной не было, поэтому понять, как выглядишь, невозможно — но она и
