каждой репликой становился все более и более высокомерным по отношению к пенсионеру- полковнику.
— Да, Вадимыч, — вздохнул Ходасевич, — быстроты, похоже, забыл, как я тогда в Париже твою задницу прикрывал. — Он пристально глянул на собеседника. — А ведь сгорела бы задница-то твоя? А? Что скажешь?
— Петро-ович… — протянул лысый. Тон его сразу сменился, из высокомерно-делового превратился в сладко-елейный. — Конечно, то, что ты для меня сделал, я вечно помнить буду. И вечный твой должник.
— Значит, сейчас ты мне свой должок и отработаешь, — усмехнулся Валерий Петрович.
— Что нужно? — с готовностью отозвался лысый. Он жадно ел чебурек, и узкие губы его стали маслеными. — Денег? На работу кого устроить? Словечко перед боссом замолвить?
— Ни то, ни другое, ни третье. Нужна информация.
— Информация в наше время, — усмехнулся собеседник, — порой дороже любых денег стоит.
— А ты мне ничего не говори. Просто головой кивай, «да» или «нет».
Полковник Ходасевич разлил по рюмкам водку из лафитничка.
— Ну, давай все-таки выпьем за встречу. А то мы и Вправду как капиталисты — пьем каждый в одиночку, — проговорил он.
— Давай, за тебя, Валера, — спохватился лысый.
Старые приятели чокнулись.
— Вадимыч, — начал Валерий Петрович, аккуратно надрезая чебурек, — говорят, ты на депутата Прокудина работаешь?
— Так точно, — с готовностью ответил собеседник. — Начальником его службы безопасности.
— А твой хозяин хочет выставить свою кандидатуру на выборах мэра, — констатировал Танин отчим.
— Ты об этом меня расспрашивать позвал? — усмехнулся тот, кого полковник называл Вадимычем. — Сей факт даже для «Московского комсомольца» не секрет.
— Главным конкурентом Прокудина на выборах является депутат Брячихин, — не обращая внимания на реплику, продолжал Валерий Петрович.
— Так точно, — вздохнул его собеседник.
— Вот интересно: сколько твой хозяин может заплатить за компромат на Брячихина?
— А ты что, этот компромат продаешь? — усмехнулся лысый.
— Нет, мой интерес чисто гипотетический.
— Смотря какой компромат, — уклончиво сказал лысый.
— Ну, это понятное дело — смотря какой. А вот что ты думаешь, Вадимыч, как лицо доверенное: будет ли господин Прокудин финансировать некую спецоперацию, цель которой — получить компромат на Брячихина?
Лысый пожал плечами.
— Политика, конечно, грязное дело… — протянул он. Но шеф мой, скажу тебе честно, пуще огня боится всяких спецопераций. Хочет он быть по жизни незапятнанным, чистеньким, во всем белом. Паки херувимы.
— Значит, — взгляд полковника Ходасевича впился в собеседника, — твой хозяин спецоперацию против Брячихина в последнее время не проводил?
— Нет, — решительно покачал головой Вадимыч. Чутьем бывшего разведчика он сразу понял, что именно этот, последний вопрос для собеседника является главным.
— Уверен?
— Точно нет. Во-первых, это против его правил. А во-вторых, если бы вдруг Прокудин на что-то подобное решился — я бы обязательно знал. Вернее даже, я первый бы побежал исполнять его волю.
— Ты уверен, что такое не прошло мимо тебя?
— Естественно. Я тебе кто — начальник службы безопасности или хрен с горы?
— А если операцию все-таки решено было провести в обход тебя?
— На это мой босс не пойдет. Я абсолютно уверен. Абсолютно.
— А если не твоему боссу, то кому вдруг мог понадобиться компромат на Брячихина?
Вопрос повис в воздухе, потому что к столику подошла официантка с лагманом. Собеседники выждали. пока она отойдет, и только тогда прозвучал ответ:
— По-моему, Валерий Петрович, — поморщился бритый, хлебая из пиалы лагман, — ты вообще преувеличиваешь роль компромата в современной российской истории.
— Полагаешь?
Лысый на минуту отложил ложку.
— Мы не Америка и не Англия. Компромат уже никому не интересен: ни самим политикам, ни простому люду. Только разве что журналистам. И то по старой памяти. Народу начхать с высокой башни на политиков. И на все, что они вытворяют с деньгами в офшорах и с кем в постелях кувыркаются. Народу гораздо интереснее другое: с кем спит любимый певец или певица. А Брячихин твой читателям газет на фиг не сдался. Так что даже журналюги к компромату из высоких сфер в последнее время относятся все прохладнее и прохладнее.
Ходасевич внимательно смотрел на собеседника, а тот продолжал распространяться:
— Ты сам посуди: вдруг объявят, что, к примеру, наш премьер-министр когда-то миллион долларов украл. Или что он со своей секретаршей спит. И что? Кого-нибудь это сейчас всколышет? Или премьер из-за этого в отставку уйдет? Да черта лысого! Всем на все наплевать!
Произнеся этот горячий монолог, лысый, не дожидаясь реакции Ходасевича, снова взялся за лагман, будто желая наверстать упущенное.
— Значит, я ищу не там… — словно про себя, задумчиво проговорил Ходасевич.
— А что ты ищешь-то? — невинно, как бы мимоходом спросил лысый.
— Не бери себе в голову, — поморщился Валерий Петрович. — Или, как говорит моя падчерица, не заморачивайся.
— Ладно, расспрашивать тебя ни о чем не буду, — промолвил его собеседник, разливая по третьей. — Но мой босс не то чтобы какие-нибудь спецоперации устраивать — он гроша ломаного за компромат на Брячихина не даст. Это я тебе скажу с большевистской прямотой. Как товарищ товарищу. И бывший чекист — бывшему чекисту.
— Что ж, спасибо и на этом, — протянул полковник Ходасевич.
Они чокнулись, и Танин отчим тоже принялся за лагман.
— А знаешь, Валерий Петрович, — усмехнулся лысый, отставляя пустую пиалу из-под густого узбекского супа, — за ужин, пожалуй, я заплачу.
— С чего это? Пожалел бедного пенсионера?
— Нет.
— А что вдруг?
— Потому что ты мне, похоже, дал больше информации, чем я — тебе.
— То есть? — удивился Ходасевич.
Сотрапезник пожал плечами.
— Ну, теперь я знаю, что кто-то раздобыл на депутата Брячихина компромат.
Колбаса хороша, когда ее ешь (если, конечно, качественная). А рекламировать ее — сущее наказание. Особенно когда заказчик — такая вредина, как колбасный магнат. Вот уж не повезло с клиентом — упертый, надменный, а главная беда: понятия не имеет, что ему на самом деле нужно. Знай твердит: «Хочу гениальную рекламу!» А как он себе представляет гениальность — никому, кроме безответных колбас, не ведомо…
Какие только концепции уже не придумывали для колбасного олигарха — и продавцов в белоснежных колпаках предлагали, и сладкую парочку, воркующую, что «лучший секс — это твердая полукопченая», и нахальную собаку-ворюгу, вечер за вечером лишавшую хозяина ужина… А клиент, как
