явной агрессии босса.
— Что случилось?! — проревел Теплицын. — Ты еще спрашиваешь?!!
И он изо всех сил жахнул по ее столу газетой.
— На, читай, мля! — проорал он (сроду Таня не слыхивала от Андрея Федоровича бранного слова). — Читай! Раз делаешь вид, что ничего не знаешь!!!
Татьяна взяла газету со стола осторожно — как если бы то была брошенная ей перчатка. Ничего особенного. Газета как газета. Называется «Курьер». Цветная, с картинками. Таня осторожно развернула измятое (видимо, в припадке ярости) издание. Развернула — и похолодела. Четверть первой полосы занимала огромная цветная фотография, а изображен на ней был их клиент, депутат Брячихин. На снимке он орал на кого-то. Камера взяла депутата крупно, поэтому были хорошо видны искаженный яростью рот, гневные глаза — и даже пузырьки слюны, выступившие в уголках губ. Над фотографией шел крупный заголовок:
«ЭТОТ ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ СТАТЬ НАШИМ МЭРОМ».
А внизу под снимком — врез, набранный жирным шрифтом:
«ЭКСКЛЮЗИВ! К нам в редакцию попал психологический портрет на кандидата в мэры Москвы депутата БРЯЧИХИНА. Документ этот составлялся в избирательном штабе депутата. Он настолько секретен, что написан от руки и имелся, по нашим данным, только в одном экземпляре. Под документом — подпись известного психолога, профессора, доктора медицинских наук ***. Итак, читайте на стр. 2 нелицеприятный психологический портрет кандидата в мэры столицы!»
А ниже этой завлекаловки помещалась мелкая ксерокопия рукописного текста — того самого, что до прошлого понедельника лежал в Татьянином сейфе.
Таня почувствовала, как ноги стали ватными, а в животе похолодело. Шеф молча нависал над ее столом выпятив подбородок, — казалось, вот-вот размахнется и ударит. Стараясь не поддаваться панике, Татьяна раскрыла газету. На второй странице снова была фотография Брячихина — черно-белая и менее крупная, но тоже весьма выразительная: депутат стоял со скрещенными на груди руками, выпяченной, как у Муссолини. нижней губой и высокомерно смотрел вдаль. Ниже шел крупно набранный типографский текст. Татьяне хватило даже беглого взгляда, чтобы понять, что он слово в слово повторяет документ, пропавший из ее сейфа:
«…необходимость компенсации и гиперкомпенсации травмированной самооценки является мощным внутренним генератором, побуждающим Б. к активной политической деятельности. Потребность во власти, скорее (всего, возникла в процессе воспитания в семье как компенсация чувства ущемленности, неполноценности……Первостепенное значение имеют такие аспекты мышления Б., как стереотипность, склонность к упрощению…
…Пассионарность, творческие задатки, интеллектуальные качества Б. развивались на фоне недоверчивости, подозрительности, нередко тираничности, раздражительности. Будучи высокомерным, он фиксируется на негативных эмоциях (злопамятство, ревность, зависть)…
…Б. является носителем иррационально-деструктивного характера, который стремится к разрушению противостоящего ему мира…» [6]
Да, это был тот самый, их рукописный текст, теперь непоправимо изданный многотысячным тиражом. Татьяна не стала перечитывать его весь, только скользила взглядом по строчкам, в глубине сознания малодушно мечтая спрятаться за газетой, как можно дальше оттянуть разговор с шефом.
— Наслаждаешься?! — прервал Танино чтение ядовитейший голос Теплицына.
— Не понимаю, при чем здесь я. — Таня постаралась быть спокойной, но не получилось, голос дрогнул.
— Ах, ты не понимаешь?! — проклокотал босс. — Знаешь что?! Мне надоело! Все, хватит! Пиши заявление об уходе!
— Как скажете, Андрей Федорович, — кротко ответствовала Татьяна.
— Да, так и скажу! И моли бога, что я увольняю тебя по собственному желанию! Но все равно — в рекламе тебе больше не работать! Тебя ни одна фирма не возьмет! Даже самая завалящая! Никто — слышишь, никто! Уж я об этом позабочусь!
Теплицын со всего маха хлопнул ладонью по Тани ному столу — так, что вздрогнула и зазвенела кофейная чашечка.
И в этот момент вдруг проклюнулся селектор. Из него донесся елейный (но одновременно и испуганный голос Наташки:
— Извините, Татьяна Валерьевна, Андрей Федорович…
— Что там еще?! — прорычал Теплицын.
— Там внизу депутат Брячихин, — взволнованно доложила Наталья, — он хочет немедленно видеть вас. Обоих.
Андрей Федорович закаменел лицом. Начал нервно приглаживать руками свои растрепанные волосы. Татьяна молча протянула ему расческу. Тот автоматически поблагодарил. Подошел к висящему на стене зеркалу. Причесался. Поправил галстук. Таня достала из сумочки маленькое зеркальце, посмотрелась. У нее вид был вполне сносный, только слегка растерянный и бледный.
— Ну, пошли, — выдохнул Теплицын.
Они оба вышли из ее кабинетика: первым Андрей Федорович, Таня — за ним. В том же порядке — босс впереди, она на три шага сзади — проследовали сквозь творческий отдел. (Сотрудники, делавшие вид, что работают, украдкой бросали на них любопытствующие взгляды.) Прошли коридором, Теплицын вызвал лифт. Андрей Федорович молчал. Татьяна прямо-таки физически чувствовала исходящее от него напряжение.
Странно, но она, в отличие от шефа, не ощущала ни волнения, ни страха. Все самое ужасное, что могло с ней произойти, уже произошло: ее уволили. И теперь она словно стала сторонним наблюдателем и испытывала только любопытство: что будет дальше?
В молчании они спустились в лифте на первый этаж. Перед тем как войти в переговорную, Андрей Федорович сделал глубокий вдох. Таня вошла вслед за ним.
Посреди огромной комнаты, у овального стола, стоял депутат Брячихин. Рядом — еще один, незнакомый Тане человек, поражающий воображение своими габаритами: рост под два метра, косая сажень в плечах.
Услышав шум открывающейся двери лифта, Брячихин как ужаленный резко развернулся в сторону вошедших. Таню поразило его лицо, перекошенное невообразимой гримасой. Следом, медленно, словно доисторический холоднокровный тираннозавр, развернулся мордоворот.
— Суки, бля! — бешено воскликнул депутат при виде Теплицына и Тани.
А потом выдал поток такой четырехэтажной площадной брани, какого Татьяна не слыхивала и от пьяных грузчиков овощного магазина.
Когда матерные слова во всех возможных комбинациях у депутата кончились, неожиданно произошло следующее: он подскочил вплотную к Теплицыну, схватил его за лацканы эксклюзивного пиджака и принялся трясти босса, как грушу. Шкафоподобный охранник меланхолично наблюдал за происходящим. Андрей Федорович не сделал ни малейшей попытки защититься. Брячихин тряс его и приговаривал:
— Я вас! Всех! Уничтожу!… Вы у меня! У параши сидеть будете!… Я вас, козлов! Разорю на хер!
Внезапно он отпустил Теплицына и обратился к Татьяне:
— А ты что, бля?! Стоишь тут, лыбишься?! (Хотя, видит бог, Тане было совсем не до улыбок.) А, Садовникова?! (Бог его знает, откуда депутат узнал ее фамилию — они были не знакомы и раньше никогда не виделись.) Ты думаешь, сука, я не знаю, что ты во всем виновата?! Ты у меня, гадина, в тюрьму сядешь!
