— Есть, наверное, отдельные любители зрелищ, — проговорил полковник.
Чистильщик громко ответствовал:
— Мне одно хотелось бы знать: насколько армейцы стабильны? По-моему, они могут срезаться в любом матче. — Сам он в этот момент вопросительно показал руками полковнику: ликвидировать, мол, видеокамеру или нет?
Ходасевич сделал жест: ни в коем случае. Вероятнее всего, камера записала, как ее обнаружили, но оставался крошечный шанс, что эту запись ее хозяева (кто бы они ни были) посмотрят невнимательно.
Спустя час полковник и чистильщик вышли на улицу. Результаты осмотра квартиры Ходасевича удивили их обоих. Кроме видеокамеры на кухне, нашлась еще одна, точно такая же. Оказалось, что она установлена в комнате.
Когда изрядно отошли от дома по направлению к метро, Валерий Петрович спросил лейтенанта:
— Что ты обо всем этом думаешь? — Поморщился от некорректности собственной формулировки и поспешно добавил: — Я имею в виду техническую сторону дела.
— Самое главное: обе камеры находятся в нерабочем режиме. То есть в данный момент сигнала с них обеих нет.
— Значит, те, кто наблюдает, не знают, что мы их обнаружили…
— Так точно.
— Какие характеристики камер?
Чистильщик пожал плечами.
— Стандартная камера «Эл-Си-Эл» — шестьсот двадцать два. Производство компании «Вотек Америка», — сказал он пренебрежительно. — Вес пять грамм, объектив замаскирован под шуруп диаметром чуть больше сантиметра. Но самое главное заключается в том, что это не профессиональное оборудование.
— В смысле?
Мальчишка снисходительно улыбнулся. Ему, похоже, нравилась собственная значимость — проявившаяся, когда разговор зашел о вещах, в которых он был профессионалом.
— В том смысле, — объяснил он, — что это каменный век. Игрушки для дилетантов. Сейчас в разведке и контрразведке применяются иные, гораздо более совершенные модели. И способ установки аппаратуры — топорный. Могу гарантировать практически на сто процентов: камеры в вашей квартире ставил непрофессионал. То есть человек, незнакомый с самыми современными методами организации скрытого наблюдения.
«Тогда кто?» — подумал полковник, а потом повторил этот вопрос вслух. Прозвучало глуповато — но пускай. Иногда полезно, чтобы твои друзья и враги держали тебя за недотепу-болвана. Тогда у них развязываются языки и они выбалтывают гораздо больше, чем собирались сказать.
— Не знаю, — ухмыльнулся чистильщик. — Может быть, ваша жена.
Они как раз пересекли улицу Эйзенштейна и шли вдоль ограды выставки.
— У меня нет жены, — сухо проговорил полковник, давая понять, что лейтенантик проявил явную нескромность. И тут же спросил: — Эта камера пишет? Или передает сигнал?
— В вашем случае передает.
— На какое расстояние?
— Не более двухсот метров. А для уверенного постоянного приема — метров сто.
— Значит, на расстоянии ста метров по прямой от моей квартиры сидит оператор с телевизором и видео?
— Сидит, — кивнул чистильщик. — Или сидел. Камеры-то сейчас молчат.
— Где он находится, по-твоему? В съемной квартире?
— Зачем? — пожал плечами лейтенант. — Учитывая дискретный характер наблюдения, скорее — в автомашине. Вы не замечали рядом со своим домом подозрительных машин? Обычно это микроавтобус…
— Мне надо подумать, — сосредоточенно кивнул полковник. — А как давно были установлены камеры?
— Судя по всему, недели две тому назад. Или, может быть, месяц.
— А как долго камеры проработали?
— Блоки питания практически не разряжены. Я думаю, в общей сложности всего час-полтора. Может быть, два.
Они дошли до центрального входа на ВДНХ. Ходасевич остановился. Чистильщик вопросительно посмотрел на него.
Валерий Петрович полез в карман, вытащил портмоне. Достал оттуда стодолларовую купюру, протянул ее лейтенантику.
— Держи.
Мальчишка покраснел и по-детски спрятал руки за спину.
— Ну, что вы, Валерий Петрович. Я ведь из уважения к вам… И к Олегу Николаевичу…
— Держи-держи, — настойчиво проговорил Ходасевич. — Каждый труд должен быть оплачен. Бесплатно, как говорил Шаляпин, только птички чирикают.
Лейтенант отчаянно замотал головой.
— Вот что, — строго сказал полковник. — У меня для тебя есть еще одна работа. О которой ты ни с Олегом Николаевичем, ни со мной не договаривался. Так что бери деньги, и поехали.
Чистильщик осторожно и неловко взял купюру.
Ходасевич сделал несколько шагов по направлению к проезжей части и взмахнул рукой. Возле него тут же взвизгнула тормозами бежевая «шестерка».
— Улица Металлургов. Плачу двести, — проговорил Ходасевич в открытое окно машины. Водитель кивнул.
Полковник сделал властный жест в сторону лейтенанта: давай, садись, мол. Тот шагнул к машине.
Братья Воронцовы направились к больничным воротам — не спеша, вальяжно, как ходят уверенные в себе и в своем праве люди. Таня осталась на лавочке в больничном парке. Чувствовала себя хуже некуда: во рту — противная горечь, голова кружится, а мысли — нет бы идти стройным, логичным рядом — мечутся, словно заболевшие рыбки…
Она откинулась на спинку и механически, в такт дыханию, повторяла: «Что со мной, что со мной, что со мной?…»
А происходило с ней что-то ужасное, мерзкое, чего никогда в жизни не случалось.
Раньше казалось, что все возможные ощущения она в этой жизни уже испытала. И ярость со злобой ее, бывало, душили. И расслабуха (она же лень-матушка) одолевала. Скука с тоской посещали. А вот апатии — столь черной и беспросветной — у Тани не было никогда. Удивительное в своей мерзости чувство, когда не хочется НИЧЕГО. Ни изысканных вкусностей, ни ярких впечатлений. Ни задушевных разговоров, ни утешений, ни секса… Наверно, именно в таком состоянии люди вешаются и топятся — и не оставляют записок, потому что даже писать — формулировать текст и водить ручкой по бумаге — просто неохота…
Но с лавочки в любом случае надо подниматься. Уходить отсюда. Механически, как робот с навсегда заданной программой, сделать шаг, второй, третий… Выйти с территории больницы. Сесть в машину. Завести мотор.
Компьютерная программа, которая управляет Таней, — совершенная и сложная. Она даже умеет включать «поворотники» и знает, когда переходить на повышенную передачу… Ага, вот аптека. Здесь нужно остановиться. Эй, робот, напомни: зачем? Ах, нуда…
Таня вошла в аптеку и замерла на пороге. Тесты, тесты… Ну-ка, робот, подскажи: в каком они продаются отделе? Правильно, в «лекарствах без рецепта». А почему пожилая тетенька-фармацевт так
