Потом вздохнул и нажал кнопку селектора.
— Слушаю вас, — откликнулся подобострастный голос.
Он в последний раз взглянул в огромные, тревожные глаза девушки и произнес только одно слово:
— Приступайте.
На работе Макса не оказалось. Вежливая секретарша сообщила, что он сегодня в разъездах, в офис, скорее всего, не вернется, и посоветовала звонить на мобильный.
Таня поблагодарила секретаршу, положила трубку и хмыкнула:
«Где ж тебя носит… папаша?»
Позвонила на мобильный — тоже облом, тут же включился автоответчик. Строгий голос Макса проинформировал: «В данный момент я не могу разговаривать, пожалуйста, свяжитесь со мной позднее».
«Э, дядя! Да ты, похоже, от алиментов скрываешься!» — снова усмехнулась Таня. Ну, что ж, последняя попытка: будем звонить домой. Там его, конечно, нет, но, может, автоответчик чем-нибудь порадует? И точно, порадовал — бодрым голосом сообщил: «Здравствуйте, меня пока нет, но ровно в пять часов я приду».
«Нет, Макс, хоть ты и солидный человек, почти что отец семейства, а дурачок, — весело подумала Таня. — Специально для воров такое приветствие, что ли, записывал?»
Она взглянула на часы: ого, уже почти четыре. Как-то день незаметно прошел — сначала за страданиями, потом за размышлениями… Ну что ж — по всему выходит, что у такого дня и вечер должен быть соответствующим. Пусть он пройдет в объяснениях. С Максом. О том, что у их любви появилось продолжение… Неплохой получится сюрприз для вечернего чая.
Таня вышла из квартиры, сбежала по лестнице и уселась в «пёжик». На обгорелый остов «Тойоты» она старалась даже не смотреть…
У Ходасевича всегда были с собой ключи от Таниной квартиры. Она когда-то со смехом вручила их ему: «Чтобы тебе было куда женщину привести». — «Да я ведь и к себе женщин могу приводить, — усмехнулся тогда отчим, — только вот не хочу». — «Ну, бери, бери, — настояла в тот раз Танюшка, — а то вдруг я свои потеряю».
Теперь ключи оказались как нельзя кстати.
Тани дома не было. По комнате расшвыряны книги и диски. На кухне киснет недопитая чашка кофе. На кресле висит лифчик.
Валерий Петрович прибрал лифчик в шкаф и впустил лейтенанта.
— Вот тебе еще один фронт работы, — шепнул он ему в коридоре.
…Чего-то подобного Ходасевич ждал — однако результаты осмотра Татьяниной жилплощади даже превзошли все его опасения. В однокомнатной квартире падчерицы оказались установлены не две, как у него, а целых четыре видеокамеры скрытого наблюдения. Одна была размещена на кухне, две — в комнате, и еще одна — в совмещенном санузле.
Все камеры (как доложил полковнику лейтенант, когда они снова вышли на улицу) были той же конструкции, что и дома у Валерия Петровича. Установили их примерно тогда же, когда у него. Все они — как и та, которая обнаружилась дома у полковника, — в данный момент не работали. Но каждая из них, судя по разряженности блока питания, включались на запись примерно на два-три часа. А та, что была нацелена на Танюшкину постель, — дольше всех: около пяти часов.
— Ми-илый! Тебе было хорошо?
Вопрос, неизбежный в своей глупости и предсказуемости.
— Это было что-то!
«В общем-то я не совсем и вру…»
Он потрепал ее по волосам, потом рука скользнула на шею, плечо, поползла ниже… Девушка под его прикосновениями выгнула спину, откинула голову, замурлыкала. Почему бабы ведут себя, словно кошки? И обожают, когда им чешут за ушком?
Он ласково пощекотал ее ухо, прошептал:
— Ты моя Мурочка, кошечка-кошурочка…
— А ты… ты мой барс! — благодарно вскинулась она. — Нет, даже не барс, а лев, царь зверей!
Он поморщился: в темноте, за закрытыми портьерами, она его гримасы все равно не увидит. Ах, как это «ново»: лев, царь зверей. В какой раз он это слышит? В пятидесятый? В тысячный? Бабы — они такие банальные. Хоть бы одна придумала что-то новое…
— Ты меня любишь?
О господи. Иногда хочется специально стать депутатом Думы, чтобы издать закон, под страхом смерти запрещающий девкам задавать этот вопрос — особенно в постели, после секса, когда мужик умиротворен и расслаблен…
— Конечно, люблю, моя милая (чмок-чмок), моя сладенькая (чмок-чмок), моя пушишечка!
— Больше, чем эту выдру?
Тоже неизбежно. Ну, любят бабы, чтобы перед ними оправдывались, чтоб уверяет в их собственной исключительности-неповторимости, и ничего с этим не поделаешь.
— Лапуля, ну сколько можно! Я же все тебе объяснил!
«Сейчас, по законам жанра, будет говорить о той, другой».
— Она трахается небось хорошо… Еще бы, с ее-то опытом! На ней пробу негде ставить!
— Котеночек! Ну, пожалуйста, не мучай меня!
— И еще врет, что у нее сиськи настоящие! Будто не видно, что там сплошной силикон!
Тут в голосе нужна твердость:
— Девочка моя, ну что ты горячишься? Ты же знаешь, что для меня самая лучшая женщина — это ты. И твоя грудь — самая прекрасная в мире! Божественная, неповторимая!
Ласково коснуться груди, аккуратно провести пальцем по соску, чтоб он вздрогнул, напрягся… Последует второй раунд? Нет. Девка скидывает его руку. И ведь какая настырная! Никак у нее соперница из головы не идет.
— Вот и я говорю, что никакие у нее сиськи. Сплошная декорация. А при этом строит из себя принцессу Стефанию… Будто я не знаю, что она с Теплицыным спит.
Ну, разговор теперь пошел бесконечный. Ничего не подделаешь, с бабами нужно терпение и тщательно сыгранное любопытство.
— А кто такой Теплицын?
— Начальник наш. Она для него — скорая помощь, сервис по первому свистку. Приспичило ему — сразу жмет на селектор, и она к нему мчится. Двери на замок — и пошло производственное совещание…
— Ну, многие девушки спят с начальниками.
Нет, это он сказал зря — партнерша сразу взвилась:
— Но я же не сплю!!
Тут уж нужно улещивать:
— А тебе-то зачем?! Ты же у меня не только красавица, но еще и умница! А с начальниками спят дуры.
— А я у тебя умная?…
Ну, слава всевышнему. Наконец-то.
— О, лапочка, ты у меня не просто умная. Ты у меня — редчайшее сочетание. И острый ум, и неземная красота.
Он всегда удивлялся, когда бабы искренне принимали эту сентенцию на свой счет: верили и млели. Вот и эта размякла, тут же начала выдавать встречные комплименты:
