— Ты еще будешь меня учить, — фыркнула Юлия Николаевна, — как разговаривать с собственной дочерью!
Он прибыл в больницу в десять, и Юлия Николаевна опять не пустила его к падчерице. Она провела в палате у Тани всю ночь. Бог знает, на какие подвиги самопожертвования была готова Юлия Николаевна, когда ее дочь оказывалась в опасности.
— Пойдем попьем кофе, — участливо предложил Валерий Петрович. — На тебе лица нет.
— Еще бы! — фыркнула бывшая жена. — Ты-то спокойно спал! А я ночь напролет провела у постели больного ребенка!
«Бог ты мой, — подумал Ходасевич, — и эту вздорную женщину я когда-то любил…»
От кофе тем не менее Юлия Николаевна не отказалась.
Они спустились вниз, в больничный кафетерий. Там в автомате продавался эспрессо. Юлия Николаевна заняла позицию за столиком, Валерий Петрович принес два пластиковых стаканчика — ей и себе.
— Как Танюшка? — спросил он и отхлебнул из стаканчика.
Кофе оказался на удивление неплохим. Юлия Николаевна тоже сделала глоток и ответила:
— Ей уже лучше. Сейчас она спит. Температура спала. Кроме того, вот.
Бывшая супруга достала из сумочки и торжественно водрузила на стол несколько листов, вырванных из еженедельника. Листы были густо исписаны с обеих сторон почерком Юлии Николаевны — округлым, ровным почерком бывшей отличницы.
— Что это? — Валерий Петрович кивнул на листы.
— На рассвете Танечка проснулась. И мы с ней долго говорили. Она мне все рассказала. Все, что случилось с ней вчера. И даже больше. Потом, когда она заснула, я все записала.
— Спасибо тебе, Юля, — с чувством произнес Ходасевич.
— Если бы ты знал, сколько бедной девочке причлось пережить!… — покачала головой Юлия Николаевна. Ее взор затуманился слезами. — К ней и из милиции приходили.
— И что?
— Я их не пустила. Сказала, что Танечка спит.
— Я возьму это. — Полковник потянулся к листам.
— Да уж, бери. Кроме того, — бывшая супруга порылась в сумочке и выложила на стол цветную фотографию, — возьми это. — Последнее слово Юлия Николаевна произнесла таким тоном, словно речь шла о жабе или о крысе.
На фото был изображен молодой, розовощекий, улыбающийся парень.
— Кто это?
— Бывший ухажер Тани. Он ее предал. А ведь она носила от него ребенка! Татьяна хотела порвать фотографию, но потом сказала, что она может понадобиться тебе.
Валерий Петрович придвинул к себе густо исписанные листки и фотографию.
— Юлечка, может, тебе поехать поспать? — мягко предложил он. — Ведь ты сама говоришь, Тане лучше. Мне тоже в справочном сказали: «Состояние средней тяжести».
— Может, и правда? — неожиданно согласилась Юлия Николаевна и зевнула.
— Давай. Я поймаю тебе такси.
Бывшая супруга вдруг ощетинилась:
— Это только ты со своей военной пенсией можешь шиковать! А я поеду, как все нормальные люди, — на метро.
…Когда Юлия Николаевна ушла, Валерий Петрович не смог скрыть вздох облегчения. С ней все-таки было очень тяжело.
Ходасевич взялся за листки, исписанные рукой бывшей жены. Бегло просмотрел их. Взгляд вычленил главное:
«Наркоман, его фамилия Воронцов, зовут Виктор, живет в Капотне. Он лежит в этой же больнице (!!!)…Его братья, Андрей и Николай Воронцовы… Избивали… Шантажировали… Наташка Соколова и Максим Мезенцев. Таня застала их вместе в постели в квартире Максима…»
Валерий Петрович встал из-за столика, покинул кафетерий и вышел в больничный парк. В больницу спешили утренние посетители. Пробежала стайка девчушек-студенток… Трое больных на костылях покуривали, щурясь на июньском солнце. Как оглашенные, чирикали воробьи.
Ходасевич отошел в сторонку от входа, достал из кармана мобильник, набрал номер.
— Алло, Олег Николаевич? Это Ходасевич опять тебя травмирует. Я прошу: дай мне установочные данные на кое-каких людишек… Я понимаю, что сегодня суббота, но мне это срочно нужно. Не в службу, а в дружбу… Хорошо, спасибо тебе. Век, что называется, за тебя буду бога молить… Записывай: Воронцов Виктор, возможно, привлекался как наркоман. Его братья, Николай и Андрей. Наталья Соколова. И, самое главное, Максим Мезенцев.
В справочной сообщили: наркомана Воронцова уже перевели из реанимации в травматологическое отделение, третий этаж, палата триста двадцать шесть.
Валерий Петрович поднялся на третий этаж, подошел к триста двадцать шестой палате, заглянул.
Шесть коек, затхлый воздух, запах немытых тел. Все кровати, кроме одной, заняты. Больные тоскливо убирали время. Кто спал, кто читал. Двое играли в шахматы. Бубнил транзистор.
— Кто из вас Воронцов? — дружелюбно спросил полковник.
Самый ближний пациент (его правая рука была в гипсе по самую шею) оторвался от шахмат и весело переспросил:
— Воронцов?… Эй, пацаны, кто из вас Воронцов? — обратился он к сопалатникам. Никто не откликнулся, и загипсованный вслух предположил: — Тогда, наверное, это Торчок. Он вечно бегает где-то. Посмотрите в курилке.
— Скажите, а к нему сегодня кто-нибудь приходил?
— Да-а, был тут один, — протянул словоохотливый пациент.
— Брат его?
— Насчет брата не знаю, а вот что он браток — так это точно. — И больной заржал, довольный собственным каламбуром.
…В курилке Виктора не оказалось.
Валерий Петрович догадывался, чем может заниматься наркоман после визита брата-«братка», поэтому прямым ходом пошел в мужской туалет.
Здесь никого не было, однако дверь в одну из кабинок оказалась закрыта, а из-под нее выглядывали ноги в спущенных пижамных штанах. В больницах кабинки не запираются, и Валерий Петрович рывком распахнул дверь. Парень полусидел над унитазом. Штаны его были спущены. В правой руке — шприц. Он целил им в вену на бедре.
Парень вздрогнул всем телом и вскинул голову на Ходасевича. В глазах его мелькнул дикий испуг.
Полковнику не надо было обладать особыми дедуктивными способностями, чтобы понять, что это и есть Воронцов.
Наркоман неловким суетливым движением попытался спрятать шприц в нагрудный карман пижамы.
Валерий Петрович перехватил его руку. Нажал на костяшки пальцев, вырвал шприц.
— Чего вам нужно?! — жалобно проорал наркоман. Валерий Петрович пихнул его в плечо, тот
