плюхнулся на толчок.
— Герычем балуемся, — констатировал Ходасевич. — Ну, что, ментов вызывать? Или так поговорим?
— Это лекарство, — простонал Воронцов.
— Это лекарство тянет на три года. Но если ты, гаденыш, будешь отвечать на мои вопросы правдиво и без утайки, мы обойдемся без ментов. Ты даже получишь свою отраву назад.
— Кто вы? — испуганно выдавил из себя наркоман.
— Это неважно. Вопросы буду задавать я. Вопрос первый: кто тебя нанял, чтобы броситься под машину?
— Под какую машину? — прохныкал Воронцов. — Я не знаю. Я переходил улицу.
— Ответ неправильный. — Валерий Петрович воздел руку и выдавил из шприца струйку жидкости.
— Не надо! — умоляюще прокричал наркоман.
— Я же просил: честно и без утайки.
— Я не знаю, кто это!
— Опять врешь.
— Честно! Они подошли. Двое. — Воронцов облизнулся, с вожделением глядя на шприц в руке Ходасевича. — Спросили: «Хочешь заработать?» И велели под машину сигануть. Ну, я и согласился, дурак.
— Сколько тебе заплатили?
— Тысячу «зелеными». Это аванс. Обещали еще две.
— Они тебе указали, под какую конкретно машину прыгать?
— Да! У одного из них рация была. Он ее слушал все время, а потом и говорит: она приближается, давай вот под эту.
— Как твоих заказчиков звали?
— Один — Андрей вроде. Как другого — не помню.
— Это они к тебе приходили сегодня?
— Да, приходили. Один приходил. Тот, который не Андрей, а второй. Отдайте, а? — Он умоляюще смотрел в лицо Ходасевича и косился на шприц в его руке.
— Он? — Валерий Петрович достал из кармана фотографию Максима Мезенцева. Сунул ее под нос наркоману.
— Нет, — замотал головой Воронцов. — Я этого хмыря вообще не знаю. Честно.
— Я же просил: как на духу. — И Валерий Петрович выдавил из шприца в воздух еще несколько капель.
— Нет!! — заорал наркоша. — Нет, пожалуйста! Я правда его не знаю!
— Как найти тех, кто заставил тебя под машину прыгнуть? Их телефоны?
— Я не знаю, — прохныкал Воронцов. — Они сами меня находили. Всегда сами.
— Завтра они обещали к тебе прийти?
— Да! Да! Обещали еще… принести. Но я… я не выдержу до завтра, если вы… вы… Ну, отдайте мне. Ну, пожалуйста.
«Пожалуй, больше он ничего не скажет, — подумал Валерий Петрович. — И что же теперь делать? Устраивать у него в палате засаду? Ждать братков? Потом их колоть — и выходить на главного заказчика? Нет, долго, муторно, и, главное, у меня совершенно нет для этого людей… А кто заказчик? Макс? Но зачем тогда такая длинная цепочка? Зачем посредники? Почему он сам не мог договориться с наркоманом? И, главное, зачем все это? Кому это нужно?»
И тут раздался звонок мобильного. Полковник, не выпуская шприца, который он по-прежнему держал над головой, взял трубку.
— Записывай своих друзей, — пророкотал бас Олега Николаевича. — Во-первых, Воронцов Виктор в картотеке и правда имеется. Действительно, наркоман со стажем, привлекался, два года отсидел за героин. Но вот никаких братьев у этого Воронцова нет.
«Я догадывался», — подумал Ходасевич.
Воронцов сидел перед ним на грязном унитазе и умоляюще, будто от этого зависела его жизнь, смотрел на шприц.
— Теперь Максим Мезенцев, — проговорил в трубке собеседник Ходасевича. — Он…
— Отдайте, — не в силах сдерживаться, умоляюще проскулил наркоман.
— А вот это уже интересно, — сказал Ходасевич в трубку, выслушав данные на Татьяниного возлюбленного. — Спасибо тебе, старина. С меня причитается. — Нажал на «отбой», брезгливо глянул на наркомана, послушно сидящего на толчке у его ног, и бросил шприц на грязный пол.
— Подавись. Надеюсь, ты скоро сдохнешь.
Юлия Николаевна допустила Валерия Петровича к падчерице только в воскресенье.
Едва Ходасевич зашел в палату, сердце его болезненно сжалось. Таня лежала на подушках бледная, безучастная. На щеке — кровоподтек. Худые руки распростерты поверх одеяла. Лицо изжелта-бледное. Глаза закрыты — однако по дрожанию век отчим заметил, что она не спит.
Никогда еще Валерий Петрович не видел свою падчерицу такой несчастной.
Он подошел к кровати, прошептал:
— Танюшка… Она открыла глаза, произнесла равнодушно:
— А, Валерочка…
— Я тебе конфеток принес. И апельсинов. Он пододвинул стул и уселся у изголовья.
— Спасибо, — безучастно пробормотала она. Глаза ее были устремлены в бесконечную даль.
Правая рука то сжимала, то разжимала одеяло.
— Врачи говорят, что ты в порядке. Тебя скоро выпишут.
— Спасибо, — тем же безжизненным тоном сказала Татьяна.
Ходасевич сделал попытку расшевелить ее:
— О чем ты все время думаешь?
Она дернула плечом, словно бы отмахиваясь от отчима — и от всех мирских мыслей.
Валерий Петрович медленно и участливо проговорил:
— Попробую угадать. Ты думаешь: «За что мне такое наказание?»
Она минуту поразмыслила, а потом молча кивнула. Глаза ее наполнились слезами. Ходасевич порадовался: пусть лучше будет такая реакция, чем никакой вовсе. Он осторожно сказал:
— Танюшка, хочу сообщить тебе главное…
— Главное — по сравнению с чем? — болезненно усмехнувшись, прервала она его.
Отчим не ответил, продолжая свою мысль:
— …Все твои беды — это не простое стечение обстоятельств.
В глазах Тани зажегся слабый огонек интереса. «Слава богу», — подумал отчим.
— А что же тогда? — спросила Татьяна. В ее голосе прозвучал оттенок недоумения. Это было проявлением живого человеческого чувства, и Валерий Петрович порадовался.
— Танечка, все, что случилось с тобой, было спецоперацией.
— Что-о? — Удивление выхлестнулось полной мерой, безжизненная Татьяна становилась хоть отчасти, да похожей на прежнюю огневую, задорную Таньку.
— Да, Таня, — повторил отчим. — Это была спецоперация. Направленная против тебя. Против тебя — лично.
— То есть ты хочешь сказать… — Глаза Татьяны сузились, она приподнялась на подушках.
— Да, я хочу сказать, — прервал ее Валерий Петрович, — все, что с тобой произошло: кража документа из сейфа, его публикация в газете, человек под колесами твоей «Тойоты», взрыв машины и даже нападение на тебя в подвале — все это не случайно. Все было подстроено.
— Подстроено?!
— Да. И (ты уж прости, что я говорю об этом, но мама мне рассказала) история с твоим Максом —
