биноклю приблизилось к ней, своих родителей. Глаз натыкался на поверхность воды, на какие-то деревяшки, вещи, чужие лица, искаженные страхом… И вдруг – она поймала в окуляры маму.
Да, это действительно была она.
Лицо какое-то безжизненное.
Глаза, кажется, закрыты. А рядом с ней – на поверхности темной воды белело лицо отца.
Оба они держались руками за какой-то деревянный обломок.
Вера видела их обоих, и маму, и отца, в магниевом свете берегового прожектора столь же ясно, будто они были рядом с нею.
Но что с мамой?
Глаза закрыты.
Она без сознания?
Вера присмотрелась и заметила, что отец пытается затащить ее на обломок дерева, а мамино тело не слушается, сползает.
Неужели сердце прихватило? Или ударилась? Наглоталась воды?
Из Вериной груди вырвался стон. Она прошептала: «Мамочка, я прошу тебя!»
И бог услышал ее. Папе удалось затащить маму на деревянный обломок. Вот он обернулся к тонущему «Нахимову».
Вере показалось, что она различила гримасу ужаса на его лице.
Вот папа мгновенно принял решение и начал стремительно грести, удаляясь прочь от корабля. «Быстрей, папочка! Быстрей!» – стонала Вера.
– Эй, дай и мне посмотреть! – попросил кто-то с плота.
– Не трогай ее! – зашипели на невежу.
Вера не сводила окуляров с родителей.
Бинокль дрожал в руках; плот, на котором она сидела в компании спасенных, непрерывно двигался, поэтому родители то и дело исчезали из поля зрения, но Вера раз за разом снова и снова находила их.
Ну отец, молодчина!
Гребет, как на соревнованиях, будто ему и не приходится работать одной рукой, а второй волочь за собой тяжелый груз – деревянный обломок и маму на нем… А что же с мамой?
Вера на секунду оторвала глаза от бинокля и посмотрела на тонущее судно.
Пароход уходил под воду все быстрее, и стало ясно, что он утонет через минуту – а может быть, через пару десятков секунд.
Белая громада «Нахимова» лежала теперь почти всем своим правым бортом на воде…
Труб не было видно… А на палубе еще заметны в нестерпимо ярком свете прожектора людские фигурки.
Кто-то в отчаянии прыгает в воду.
Кто-то кубарем слетает по борту парохода вниз. А кто-то остается на палубе.
Люди обнимаются.
Падают ниц.
Или воздевают руки…
И вот вся корма парохода скрылась под водой…
Вместе с людьми…
Нос корабля неестественно задрался… Боже!
Вера снова прильнула к биноклю и нашла родителей.
Они далеко от тонущего парохода…
Наверно, теперь воронка, куда тонущая громадина засасывает все с поверхности воды, папе и маме не страшна?
Кажется, они уплыли?.. Спаслись? И тут…
Вера четко видела в окуляры своего бинокля: откуда-то из черноты воды и неба выплывает мужчина и одним резким движением вырывает из-под мамы спасительное бревно. «Мама…» – беззвучно шепчет Вера.
Мамино лицо тут же скрывается под водой.
– Мама! – отчаянно кричит Вера.
А человек подхватывает деревяшку, на которой лежала мама, и с размаху обрушивает ее на голову не успевшего ничего понять отца.
На секунду в свете берегового луча Вера отчетливо видит лицо убийцы: черные, остекленевшие глаза, щеки в мазутных потеках, серебристо-седая прядь в мокрых слипшихся черных волосах…
Вера видит это лицо первый и последний раз в жизни, но оно запечатлевается в ее памяти с точностью фотографического снимка… На поверхности черной воды в серебристом свете прожектора, – только одно оно, это лицо…
Этот человек…
Этот черный человек…
И его руки – чужие белые руки, цепляющиеся за спасительную деревяшку…
А рядом, около, возле – нигде! – на поверхности воды не видно ни мамы, ни отца…
На Веру волной накатывает морская соленая муть…
Она роняет бинокль и проваливается куда-то – в холод, во мрак…
Наверное, это она камнем идет на морское дно… А родители, живые и здоровые, сидят в безопасности на плоту…
Вера дорого бы дала, чтобы никогда не просыпаться.
Не приходить в себя.
Остановить мгновение.
Ей было мягко, покойно.
Она лежала на плоту и чувствовала, что летит в приятную бездну, и жизнь вокруг – ее не касается.
Но ничего не получалось.
«Вставай, спящая царевна!» – ее немилосердно трясли за плечи.
Вера пошевелилась, попыталась открыть глаза…
Веки не слушались, ресницы не разлеплялись. «Ну конечно! Мне все это снится!»
– Эй, глаза только не открывай! – услышала она над самым ухом.
Ну почему они не оставят ее в покое!
Вера поднесла руку к лицу, и ее пальцы уткнулись во что-то густое, клейкое.
– Что это? Кровь? – прошептала она. В лицо метнулся луч фонарика.
– Какая там кровь, – буркнул мужской голос. – В мазут попала… Сиди тихо, ладно?
Она почувствовала, как грубые мужские пальцы пытаются что-то сделать с ее глазами, давят, мнут их.
Вера всхлипнула:
– Что вы делаете?
– Ну ты нытик, – пробурчал мужчина. – Глаза я тебе разлепляю. В воде мазут пополам с краской был. Ты лицо не протерла. Сразу в обморок грохнулась. Ресницы вот теперь склеились.
– Где мы? – прошептала она.
– В море, – спокойно ответили ей. – Ждем спасателей.
– А.., а мои родители?
Ответом было полное молчание. Даже детский голосок, который все всхлипывал где-то рядом, притих.
С ней говорило только море. Люди сидели тихо. А волны тревожно шелестели – кажется, начинался шторм.
Мозг помнил и понимал – ее родителей больше нет.
Или…
Но не было и ощущения горя, хотя оно бродило рядом, пряталось где-то поблизости.
