Не видеть бы этих лиц!
И матрос с его бензином ей не нужен.
Не будет она чиститься. Наплевать.
Она слышала отголоски работы матросов, их разговоры, плеск воды, шум двигателя.
Но все звуки пролетали мимо, как пейзаж за окном быстро несущегося поезда.
В голове стучало, будто в такт мерному движению по рельсам: 'Мама!
Папа!'
Хотелось вскочить, завизжать, затопать ногами – но не было сил подняться. Хотелось забиться в самый укромный угол, спрятаться, забыться… Она все больше и больше сжималась – подтянула ноги, обхватила их руками, спрятала лицо в коленях…
Но все равно поезд ехал, и качался на стыках рельсов, и надсадно грохотал: «Папа! Мама!» И еще в голову лезли глупые мысли: утонула вся одежда.
И ее личная заначка – десять рублей, что она спрятала в каюте.
И паспорт.
Интересно, где ее паспорт?
Кажется, мама держала его в своей сумочке…
Вера пришла в себя, только когда их катер – кажется, он назывался «Базальт» – оказался у пристани.
У того же причала, откуда несколько часов назад отплывал «Нахимов».
Вера увидела ярко освещенное здание морвокзала, полускрытую в ночной тьме панораму города.
Вспомнила свои мысли двухчасовой давности: «Да вернусь ли я когда-нибудь в этот Новороссийск?»
Она думала возвратиться сюда – ну, может, в командировку, – когда она уже будет работать на солидном предприятии. Или даже в свадебное путешествие.
Но она вернулась – гораздо раньше. Очень скоро. Слишком скоро…
И опять, будто фильм крутят задом наперед. – набережная, здание морвокзала…
Она машинально поискала глазами пальму, у которой они недавно стояли вместе с Васькой, прощались. И смотрели на красавца «Нахимова», готового продолжить черноморский круиз… Их пальма была на месте. Но теперь вокруг нее, прислонясь к кадушке, сидели мокрые, грязные, потерянные туристы.
Пустынный накануне морвокзал был заполнен до отказа – человек триста, не меньше.
Но Вера знала, что ее родителей здесь нет.
Подсказывала интуиция, шестое чувство, невидимая нить, связывающая ее с мамой и папой…
Та же интуиция говорила ей, что здесь нет и того человека, кто вырвал у папы спасительную деревяшку. И морского волка Мишеньки нет тоже…
К Вере подошел милиционер.
Спросил ее фамилию, место жительства, с кем путешествовала. Она отвечала спокойно, механически:
– Веселова… С родителями… Да, они тоже Веселовы. Здесь их нет…
Вера ни слова не скажет о том, что ее родителей погубили. Точнее, скажет, но не здесь и не сейчас.
Милиционерик – совсем молоденький! – внимательно посмотрел на нее и быстро отошел.
Вернулся через пару минут вместе с врачом. Вера услышала приглушенное:
«шок… успокоительное…»
Ей закатали рукав, сделали укол в предплечье, сказали:
– Сейчас поедем в гостиницу…
– Нет, – спокойно отвечала она. – Я буду ждать родителей.
– Может быть, завтра? Мы ведем списки… Их привезут прямо к вам!
– Нет! – она повысила голос. – Я буду ждать их тут. Оставьте меня в покое!
Врач что-то шепнула на ухо милиционеру. Тот согласно кивнул, опять отошел, вернулся с одеялом в руках. Набросил ей на плечи. Она равнодушно поблагодарила.
Потом к ней подходила насмерть перепуганная девушка в крахмальном белом халате.
Девушка что-то делала с ее лицом – кажется, счищала мазут и промывала глаза.
Вера видела, что та смертельно волнуется – первый раз, что ли, такое задание?
Ватка, которой водили по лицу, противно воняла, в глазах щипало.
И Вера с непонятным самой себе садистским удовольствием кричала на девушку: 'Больно!
Аккуратней!'
И была самой себе противна, а молодая медсестра то краснела, то бледнела…
На морвокзал привозили все новых и новых спасенных.
Новых инопланетян – мокрых, с мазутными лицами. Кому-то удавалось встретить своих, и Вера зажимала уши, когда слышала ликующее: «Папочка! Папа, я здесь!»
Остальные потерянно бродили по залу, заглядывая в лица товарищей по несчастью.
Вера надеялась, что она встретит хотя бы Мишку. Но из знакомых она нашла только соседку по их четырехместному столику в ресторане и свою верную попутчицу по корабельной дискотеке разведенку Женьку.
Евгения старалась держаться грустно – как все вокруг.
Но Вера почувствовала, что на самом деле Женьку переполняет счастье – от того, что она жива и что никого из близких у нее на «Нахимове» не было, и она отделалась потерянным чемоданом да испорченным отпуском.
– Верочка, ты в порядке? А родители?
– Родителей нет, – жестко ответила Вера.
Женя тут же нацепила гримаску сочувствия:
– Ну не волнуйся! Сейчас их привезут! Они где были, в каюте?
– Да, в каюте. На нижней палубе.
Евгения тут же принялась рассказывать о себе:
– А мы в «Рубине» сидели, с девчонками. Когда этот гад в нас врезался, мне стюард велел сразу прыгать и грести от парохода подальше.
Я испугалась вусмерть, но прыгнула. А девчонки побежали в каюту, за спасательными жилетами.
И их нет пока… Пойдем вместе посмотрим?
Вера кивнула. С трудом поднялась. Почувствовала, что ее покачивает, а язык еле поворачивается, выдавливая слова. С трудом объяснила:
– Мне врачиха какую-то дрянь вколола…
– Наркоту! – авторитетно пояснила Евгения.
– Мне тоже предлагали, но я отказалась.
– Да меня не спрашивали, – поморщилась от ее громкого голоса Вера.
– Идти-то можешь? Давай поддержу! Вера захватила с собой одеяло и оперлась на Женину руку.
Они обошли весь зал.
Встретили новую партию спасенных.
Безрезультатно.
Время близилось к пяти утра.
Обеих била дрожь – почти шесть часов они были в мокрой одежде.
Противная влажная ткань обтягивала тело, отбирала все силы…
– Верк, пойдем в автобус, а? – робко предложила Евгения.
– Все равно ничего не высидим…
Вера тупо кивнуло.
Похоже, ей действительно вкололи какую-то отраву. Ноги стали тяжелыми, глаза закрывались, а в
