была напряженка – только если на занятия не ходить. Этого Вера себе позволить не могла. Но зато она умудрилась найти укромный уголок даже в колготном, шумном институте.
На большой перемене Вера забиралась под боковую лестницу, отдыхала там в темноте и пыли, сидела на перевернутом ящике.
О ее убежище знала только Зойка.
Посмеивалась над непутевой подругой ('Ты у нас как бирюк!
То есть эта – бирючиха!').
Но никому о Вериной норе не рассказывала.
А Вере десяти минут перемены хватало, чтобы прийти в себя и набраться сил перед следующей парой.
…Седьмого марта институт гудел, девчонки дефилировали, принарядившись, выпятив грудь и высоко задрав голову: парней в радиотехническом училось раза в два больше, и женский праздник студентки начинали ждать чуть не с Нового года.
Аудитории пестрели яркими кофточками и букетиками мимоз, и даже самые строгие преподаватели начинали свои лекции с поздравлений.
К первой паре из их общежитской комнаты отправилась только Вера.
Зойка и Жанна расхаживали, наложив на лицо доморощенные маски из геркулесовой крупы и накрутив волосы на жгутики из газет.
Вера же красоту наводить не стала. Не для кого, да и бесполезно: два дня назад на правой щеке появилось противное темно-коричневое пятно, никаким макияжем его не скроешь. Смотреть на радостных, предвкушающих поздравления соседок было невыносимо.
Спать под их веселый гомон – тоже. И Вера, быстро одевшись, отправилась на первую лекцию. Еле досидела – в аудитории было озорно, шумно.
Летали записочки, девчонки с загадочным видом шушукались. И только она была в стороне от всеобщего веселья – хотя поздравляли и ее.
Но что поделаешь, если все эти банальные «с Женским днем тебя!» раздражали ее до безумия.
На перемене Вера уже по устоявшейся привычке отправилась в свое логово – под лестницу.
Примостилась на ящике, небрежно бросила рядом подаренный однокурсником букетик мимоз.
Глубоко задумалась – уж не сходит ли она с ума?
Нормально ли – сидеть в праздник в пыли и одиночестве?
Нормально ли – отказаться от сегодняшней вечеринки в комнате у их старосты?
Но что же делать, если больше ничего ей сейчас не хочется…
Прошелестели торопливые шаги. Вера нахмурилась: кого еще черт несет? Перед ней стояла Зойка. Уже не радостная, как утром, а смущенная, понурая.
– Чего тебе? – не очень вежливо спросила ее Вера.
– Слушай, я… я, наверно, не вовремя… Но тут телеграмму принесли… срочную… А ты уже ушла.
– Бабушка? – побледнела Вера. – Нет.
Вася. – шепотом выдохнула Зойка.
И протянула ей белый прямоугольник.
Под лестницей было темно, Вера не могла разглядеть букв, только неясные контуры.
– Что там, ты же читала! – нетерпеливо потребовала Вера.
– Нет уж, смотри сама. – Зойка щелкнула зажигалкой.
В неверном отсвете пламени Вера прочла:
«На Васю пришла похоронка».
Прошло три года
Москва
Январь 1991 года
Какое же счастье – просыпаться не от звонка будильника и не от плача Васечки, а – самой!
Вера перевернулась в постели, потянулась, открыла глаза.
Глянула на будильник. Ничего себе! Уже половина десятого. Вот это разоспалась!
Посмотрела на кроватку сына.
Аккуратно прибранная, та сиротливо пустовала в углу.
Прислонясь к перильцам, грустно сидел Васечкин любимый мишка.
Тоже, кажется, скучал без сорванца-хозяина.
Позавчера Вероника вернулась из Куйбышева.
Оставила сынулю на попечение булечки.
И теперь, пока ее тело отдыхало и нежилось, – одиночество, пустая квартира, свобода! – душу саднил вопрос:
«Как он там?»
Чем бы она ни занималась – а дела давно уже стали требовать ее постоянного, с утра до ночи, включения, – вторым планом постоянно проплывали мысли о сыне: 'Как он?
Не тоскует ли без мамы?
Не дай бог, заболел?
Капризничает?.. Справляется ли с ним бабушка?'
Вероника вскочила с постели и, как была в пижамке, бросилась к телефону звонить булечке. Тут же остановила себя: «Не сходи с ума».
Вчера она дважды не удержалась, набирала номер куйбышевской квартиры – и из дома, и из офиса.
У булечки голос был крепкий, веселый. Кажется, старушке правнук не в тягость.
Наоборот – она помолодела, расцвела.
Чувствует себя нужной.
Васечка, явно настропаляемый бабушкой, бодро прокричал в трубку: «Мам-м, я луб-лу…» («Люблю», – поняла Вера.) Слышно было, как булечка «за кадром» подсказывает: «Тебя! Тебя!..» Василек с досадой сказал бабушке: «Сам знаю!..», прокричал в телефон: «Теб-бя!», – расхохотался и от полноты юных сил швырнул трубку…
Будем верить, что все у них там хорошо. С тем и остается жить.
Вероника прошлепала босиком на кухню.
Выглянула в окно. Белесый, снежный, морозный туман окутывал микрорайон.
Поставила на электрическую плиту чайник.
Достала банку растворимого индийского кофе, сахар, свежую булку, масло, сыр.
Вся провизия – и масло, и сахар, и сыр, и тем более кофе – в последнее время даже в столице стала бешеным дефицитом.
Однако Верочка не страдала от недостатка продуктов.
Снабжением – равно как и приготовлением пищи, занималась Антонина Елисеевна.
Веронике достаточно было лишь пожелать, чего ей хочется на завтрак, обед и ужин, да оставить Антонине Елисеевне денег. И неведомо какими для Веры путями в ее холодильнике и бакалейных шкафчиках появлялись продукты.
Не только сыр или масло. Даже чудеса гастрономии: буженина, ветчина, маслины…
