— Мадемуазель, позвольте проводить вас до квартиры, — проворковал Леонид. — В этом городе так неспокойно…
— Спасибо, не надо.
— Тогда один поцелуй. Прощальный, мирный.
«Дурак, — подумала Таня, — на самом деле он еще совсем теленок, несмотря на свое карате. Настоящие мужчины не спрашивают, можно ли поцеловать, а делают. Или хотя бы пытаются».
Словно услышав его мысли, Леня обнял ее за талию и потянулся к губам. Губы их соприкоснулись. От него пахло водкой. Она ничего не почувствовала, отдернула голову.
— Пошли к тебе, — прошептал Леня, держа ее за талию.
Таня высвободилась, покачала головой:
— Не сейчас.
— А когда?
Она пожала плечами. Леня как сексуальный партнер, несмотря на все его сегодняшние подвиги, ее совершенно не интересовал. Подумала: «Наверное, никогда», — но вслух ничего не сказала. Отступила на три шага.
— А мне-то что теперь делать? — жалобно оттопырил нижнюю губу Леня.
— Идти домой, — бросила она через плечо, открывая дверь подъезда.
— У меня, знаешь ли, эрекция.
— Ну, с этим не ко мне. Обратись к кому-нибудь другому, — расхохоталась она, захлопывая за собой дверь. На сетчатке глаза словно бы отпечаталась картинка: Леня — бледный, взъерошенный, обиженный — стоит на расстоянии пяти шагов в полутемном дворе.
…Больше она его не видела. Странно подумать, что с тех пор не прошло еще двух суток.
Куда же, черт побери, этот дурак мог запропаститься?!
И тут Таня неожиданно поняла с холодной отчетливостью: с Лениными талантами — много пить и лезть в драку — с ним могло случиться все, что угодно. И, в конце концов, его труп — тьфу, тьфу, тьфу, конечно, — пока могли просто не найти…
Татьяна посмотрела на часы: десять вечера. За окном совсем стемнело. Пожалуй, в офисе она действительно засиделась.
Таня придвинула к себе телефон и в сотый, наверное, раз набрала номер. За сегодняшний день она уже успела выучить его наизусть: Ленин домашний. Как было бы хорошо, если б он ответил! Нет. Глухо. Все тот же веселый автоответчик.
Теперь попробуем мобильный. Она его тоже за сегодняшний день вызубрила на память. Нет, та же песня: абонент не отвечает или временно недоступен…
Таня положила трубку, и тут телефон вдруг зазвонил сам. Она вздрогнула. Гудки далеко разносились в опустевшем офисе. Пару мгновений просидела неподвижно, не решаясь ответить. В голове вдруг вспыхнула глупейшая мысль: неужели.., неужели это Глеб Захарович? Сегодня днем он тоже позвонил ей очень неожиданно…
Ф-фу, какая же чушь лезет в голову!
Она стряхнула с себя оцепенение и взяла трубку.
— Добрый вечер, Танюшка, — проговорил такой знакомый, милый голос.
— Привет, Валерочка! — обрадовалась она. Обрадовалась даже больше, чем если бы то оказался Глеб Захарович. Или даже Леня.
— Что это ты до сих пор на работе сидишь, а?
— Работаю, Валерочка, можешь себе представить! — весело отозвалась Татьяна. Вот кого ей не хватало больше всего в этом городе, ее отчима. Человека, который всегда выслушает, накормит, поймет, даст совет.
— Как прошла твоя презентация?
Отчим был единственным человеком в Москве (помимо, естественно, босса в центральном офисе), который знал, что у нее сегодня важный день: представление проекта заказчику. Таня даже маме ничего про презентацию не рассказала. Если бы мама знала, она уже с утра отправилась бы в церковь: молить бога за успех дочери. И названивать с вопросами: «Ну, как все прошло?» — начала бы не в десять вечера, как Валерочка, а еще в полдень. А потом раззвонила бы о Танином успехе всем своим клушкам-подружкам. Ни к чему Тане столь пристальное внимание к собственной персоне. Вот отчим — другое дело. Он тоже болеет за ее успехи, да, может, и побольше маминого, но сдержанно, по-мужски. Без ажитации. Поэтому с ним и делиться приятно.
— Все прошло нормально, Валерочка, — проговорила Таня в трубку. — Просто прекрасно. Заказчик доволен.
— Поздравляю.
— Спасибо.
— Тогда почему ты до сих пор в офисе сидишь? Надо успех праздновать.
«Может, сказать ему про Леню? Все-таки отчим — полковник ФСБ. Если не поможет, так хоть совет даст?» Искушение было велико, но в итоге она решила: «Нет, пока не надо. Рано Валерочку будоражить. Попробуем справиться собственными силами».
— Да рано, Валерочка, праздновать. И не с кем, честно говоря. Вот потому и сижу, — улыбнулась она. И соврала:
— К тому же надо срочно исправить в концепции отдельные мелкие недостатки.
— Хватит-хватит, не засиживайся в конторе-то, — по-отечески пробурчал Валерий Петрович. — От работы после семи вечера все равно никакого толку нет.
— Это у тебя нет, потому что ты ранняя пташка. А я сова. Я к ночи только раскочегариваюсь.
— У тебя ничего не случилось?
— Да нет. А почему ты спросил?
— Да голос у тебя какой-то…
— Да нет, что ты! А как ты там, в Москве, без меня? — Таня срочно принялась переводить разговор на другую тему.
— Скучаю.
— Как твое здоровье? Давление? Не шалит?
Прошедшей зимой отчим загремел в госпиталь: давление двести двадцать на сто, микроинсульт. Мама, Юлия Николаевна, тогда развела панику. Высказывалась в смысле, что скоро, мол, хоронить Валерия Петровича придется. Татьяна на нее только цыкала. Уверяла, что Ходасевич так просто не сдастся и проскрипит еще до ста лет. До ста не до ста, но в тот раз отчим выкрутился на удивление даже быстро. Теперь только давление сам себе дважды в день мерил да атенолол с анаприлином временами пил.
— Врач говорит, что у меня давление, как у двадцатилетнего: сто двадцать на семьдесят.
— Не врешь?
— Святой истинный крест.
— Как там мама? — задала дежурный вопрос Татьяна.
— Прекрасно. Цветет и пахнет.
— Передавай ей привет от меня. И поцелуй.
— Привет передам, целовать не буду.
Отчим и ее мама развелись, когда Таня была совсем девочкой. И все эти годы Валерий Петрович отношения с бывшей женой поддерживал, но своего снисходительно-усмешливого отношения к ней не скрывал.
— Как там у вас в Москве погода?
— Дожди обложные. Льет пятый день, с утра до вечера.
— А у нас уже жара.
— Можно позавидовать.
— Нечему завидовать, Валерочка, все равно я не на пляже, а в офисе парюсь.
— А ты береги себя. Работа не волк, в лес не убежит.
— Кто бы говорил.
