— г Нет, спасибо, я хочу пешком пройтись.
— Садись, чего уж! Домчу я тебя. Где двести километров — там и еще два.
— Да нет, не стоит.
И тут кто-то со стороны улицы изо всех сил пихнул Леню в бок, да так, что тот влетел прямо на переднее сиденье автомобиля.
— Садиться надо, когда тебе предлагают! — прошипел кто-то позади него.
На заднее сиденье плюхнулись несколько человек. Леня начал поворачиваться в их сторону. Седой водила при этом завел мотор и резко сорвался с места, и Шангин не успел даже толком рассмотреть своих похитителей и понять, что происходит, как один из них набросил сзади на его горло удавку. Леня дернулся, пытаясь освободиться, однако шею захлестнула тугая бечева и стала, сжимать, сжимать, сжимать! Попытки подсунуть под нее руку или добраться до сидевших сзади бандитов оказались тщетными. Водитель закрыл тонированные стекла, «восьмерка» неслась по улицам Воронежа, и никто в транспортном потоке не видел, что происходит внутри ее. Леня стал задыхаться, в глазах его потемнело, потом будто бы вспыхнул ослепительный свет, а затем все окончательно померкло.
Сутки спустя, в среду вечером, Татьяна, совершенно успокоенная отчимом, вышла на террасу роскошного особняка Глеба Захаровича. Валерий Петрович уже лег в отведенной ему комнате на втором этаже, ГЗ удалился в свой кабинет поработать над документами, и Таня предвкушала, как она, в блаженном одиночестве, выкурит первую за этот сумасшедший день (и последнюю) сигарету.
Сад, словно профсоюзный санаторий, освещался рядами фонарей на высоких ножках. Деревья и кустарники отбрасывали причудливые тени на тщательно постриженную траву. От Танаиса тянуло сыростью. Меланхолично стрекотали цикады.
Не успела Таня раскурить сигарету, как на террасе появился Глеб Захарович. Одет он был в домашнее, однако все вещи на нем выглядели дорого и элегантно: кремового цвета льняные брюки, рубашка в тон, сандалии крокодиловой кожи на босу ногу. Такой ухоженный, словно с глянцевой картинки. С ума сойти, он даже, кажется, за ногтями на ногах следит: педикюр делает.
— Закончили свою трудовую вахту? — светски спросила Татьяна.
— Нет, — усмехнулся Глеб Захарович, опускаясь в соседнее кресло. — Просто небольшой перерыв.
Таня автоматически взглянула на часы: время — начало двенадцатого. Так она и поверила, что в глухой ночи можно работать! Никакой мозг, даже ее собственный, светлый, ближе к полуночи уже не соображает. Так что, похоже, врет ей миллионер. Прикидывается, будто он не богач-бездельник, а честный трудяга.
— И над чем же вы сейчас работаете? — не без иронии поинтересовалась она.
— Бизнес, — пожал плечами Глеб Захарович.
— Ну, это не ответ, — хмыкнула Таня.
— Завтра французы приезжают, — спокойно пояснил миллионер. — Будем соглашение о намерениях подписывать. А я до сих пор не определился, что конкретно могу им предложить.
— Будто ваш отдел маркетинга все заранее не просчитал, — усмехнулась Татьяна.
Она была крайне недовольна. Тем, что Глеб Захарович нарушил ее долгожданное уединение с не менее долгожданной сигареткой. Тем, что выглядит он, несмотря на поздний час, словно иллюстрация к статье о здоровом образе жизни в «FHM» (сама же Таня, себе-то уж можно признаться, так устала, что сейчас только для фотосессии в «Крестьянке» и годилась). Ну, а главное, что ее возмущало, — в присутствии Пастухова она теряла контроль над собой: «Чего, интересно, я к нему цепляюсь? Придираюсь? Спорю? Подкалываю?»
— Давайте не будем в такое время говорить о делах, — миролюбиво предложил Пастухов.
— И о чем же нам с вами тогда разговаривать? — с вызовом поинтересовалась она.
«Ну вот опять: чего, спрашивается, я петушусь?!»
— О том, например, что я впервые встречаю такую девушку, как вы, — серьезно ответствовал Глеб Захарович.
— Да? И чем же я вам так глянулась? — иронически спросила Татьяна.
Ждала, признаться, потока привычных комплиментов. О том, что она — необычайное и редкое сочетание ума с красотой. Плюс драгоценнейший теннисный талант. Но миллионер опять ее удивил, ответил неожиданно:
— Вы разбираетесь в людях.
Встретил недоумевающий Танин взгляд и пояснил:
— И я очень рад, что в сложной ситуации вы позвонили именно мне.
— Да ладно, какая там сложная ситуация? — усмехнулась Татьяна. — Я просто ваш Костров рекламирую.
Теперь уж пришел черед Пастухова глядеть удивленно, и она, выдержав паузу, пояснила:
— Сами ж видите: ко мне отчим приехал. Меня повидать, с вашим городом познакомиться. Ну я и решила его впечатлить. Продемонстрировать, как лихо живут иные костровцы, — Таня пренебрежительно махнула рукой в сторону роскошного вида с веранды — на ухоженный сад и сонный Танаис.
— Валерию Петровичу здесь нравится? — заботливо поинтересовался Пастухов.
— О да. Он в экстазе, — фыркнула Садовникова.
— Тогда нужно будет ему экскурсию устроить, — заявил Глеб Захарович. — По нашим достопримечательностям.
— Нет уж. Хватит с нас ваших достопримечательностей, — отрезала Татьяна.
Признаться, она начала уставать — никогда не любила говорить одно, а думать при этом совсем другое. На работе уж, ничего не поделаешь, кривить душой приходилось. Но в свободное время — увольте.
И она выпалила:
— А вот я, Глеб Захарович, от вашего Кострова совсем не в восторге.
— Климат не нравится? — прищурился на нее миллионер.
— Нет. Люди, — отрубила она. Секунду подумала и неохотно прибавила:
— Не все, конечно… Но отдельные гады тут просто редкостные.
— Говорите, кто вас обидел, — тут же потребовал Пастухов. И заверил:
— Городские гады у меня все под контролем.
— Так уж и все? — хмыкнула Татьяна.
— Давайте проверим, — предложил Пастухов.
В конце концов, что она теряет?
— Комков. Знаете такого?
— Знаю, — поморщился Глеб Захарович. — Деятель из местного УВД. Редкостная, не буду врать, сволочь. Что прикажете с ним сделать?
— Голову ему оторвать, — тоном королевы повелела Татьяна.
— Будет исполнено, — спокойно кивнул Пастухов.
— Вообще-то, это просто цитата. Из «Мастера и Маргариты», — на всякий случай сообщила Садовникова.
— Нет уж, Татьяна Валерьевна, задний ход давать поздно, — покачал головой миллионер. — И приказ ваш обратной силы теперь не имеет.
— На самом деле, что ли, оторвете? — усмехнулась Таня. (Она еле удерживалась, чтобы не попросить Пастухова — чтоб вместе с головой Комкову оторвали кое-что еще).
— Разумеется, — подтвердил миллионер.
Глаза его улыбались и смотрели, что особенно обидно, снисходительно. По-отечески.
— Крепкий же вы орешек, — пробормотала Татьяна. И пообещала:
— Но я вас все равно раскушу.
— И не надейтесь, — надменно усмехнулся Пастухов. А дальше и вовсе выдал — феминистки бы растерзали:
— Женский мозг тут не справится.
