знаете, кто может стоять за похищением отчима этой барышни?
Охранники переглянулись. Танин спаситель убежденно сказал:
— Вилы, однозначно.
Алеша Попович кивнул:
— Согласен.
— Кто это такой? — быстро спросила Татьяна, но одновременно с ней свой вопрос «личникам» задал и ГЗ:
— Почему вы думаете, что Вилы?
Охранники, естественно, решили отвечать не Тане, а своему хозяину.
— Ну, во-первых, он с Комковым гужуется, — проговорил Алеша Попович, поглядывая на своего коллегу Добрыню: чувствовалось, что тот в их спарке главный. Добрыня, подтверждая слова приятеля, весомо кивнул. — Я несколько раз Вилена вместе с Самкиным видел. Работает тот ментяра на него, я думаю. То есть работал, пусть земля ему будет…
— А потом, — подхватил Добрыня, — Вилы, он из всех наших авторитетов самый поганый. Отморозок. Если ему что для своего бизнеса надо, он ни перед чем не остановится.
— Да что за Вилы? — воскликнула Таня. — Как его настоящее имя, фамилия?
— Догаев его фамилия, — откликнулся Добрыня, — Вилен Мовсарович Догаев. От имени Вилен пошло его погоняло — Вилы. Отец его ингуш, мать русская. Говорят, он вор в законе. И в то же время — легальный предприниматель. В Кострове ему куча фирм принадлежит. Два ресторана, бензоколонки. Он даже нашу футбольную команду финансирует. А еще, говорят, он оружие на Кавказ поставляет. К нему давно местная прокуратура и ФСБ пытались подобраться, да ничего у них не получается. Говорят, потому что их всех он купил.
— А где этого Догаева найти? — быстро спросила Таня.
— А пес его знает. У него, базарят, только под Костровом четыре дома. Да три квартиры в городе. Да два офиса. Вот и разыщи его.
И тут раздался звонок, который в корне изменил всю ситуацию. Как ни странно, телефон этот прозвонил в кармане у Добры ни Никитича.
В то же самое время. Валерий Петрович. Где-то в окрестностях Кострова
Ходасевич, конвоируемый двумя молодыми вооруженными бандитами, вошел в просторный холл чужого загородного дома. Чувствовал он себя более чем скверно. То ли последствия побоев сказывались, то ли переживания нынешней ночи, но в голове гудело, будто там филиал кузни открылся. В висках так и ухало. И воздуха ему не хватало, словно из особняка похитителей весь кислород выкачали. Он глубоко, со свистом вдыхал, но никак не мог надышаться.
— Ладно, папаша, не боись, мы тебя пока кончать не будем, — прокомментировал первый боец и дружески хлопнул полковника по плечу, а второй расхохотался шутке товарища, и это были последние сигналы из внешнего мира, которые дошли сквозь какую-то красную пелену до сознания Ходасевича. Сделав еще три шага, он вдруг стал заваливаться на бок.
— Эй, эй, отец, ты че? — заорал первый конвоир. — Мы тебя опять поднимать не будем, хрен жирный!
Второй попытался подхватить заложника, но масса тела полковника оказалась слишком велика, и он кулем повалился на ковер. Голова глуховато стукнулась о пол.
— А ну, подъем! — заорал второй. — Чего разлегся! — и от души пнул Ходасевича ногой.
— Погодь, — остановил его первый, — с ним чего-то не то.
И в самом деле с пленником происходило нечто непредусмотренное. Он лежал на боку (ровно лечь ему мешали застегнутые за спиной наручники) и дышал настолько тяжело, что, казалось, слышно на весь дом. Глаза были закрыты. Лицо побагровело.
— Эй, ты чего? — наклонился над ним первый тюремщик. С силой похлопал по щекам.
Судорога прошла по всему телу полковника. И никакой реакции на внешние раздражители. Тяжелое дыхание, закаченные глаза, багровая рожа.
— Похоже, у него приступ.
— Какой еще приступ!
Но тут и второму садисту стало ясно, что с пленником неладно. Заложник с особенным всхлипом последний раз втянул в себя воздух и затих. Крупная дрожь прошла по всему его толстому телу. А затем лицо его стало резко бледнеть, бледнеть и буквально на глазах превратилось в восковое, словно у трупа. Первый тюремщик пощупал пульс на шейной артерии и благоговейно прошептал:
— А сердце-то не бьется.
— Что у вас тут?! — Хозяин подошел, как всегда, неслышно, рявкнул из-за спин.
— Да вот: похоже, что кончается, — пролепетал второй молодой террорист.
— Я ему покажу кончаться, — усмехнулся седовласый, вытащил из-за пояса пистолет и направил его прямо в лоб Ходасевичу. — Симулирует, сука. — А ну, встать! — заорал он. — Или я буду стрелять!
Никакой реакции.
— Встать! Считаю до трех. Раз. Два. Три.
Одновременно с «три» седовласый выстрелил. Пуля ударила в пол рядом с головой заложника. На ковре образовалась аккуратно оплавленная дырочка. Пах! Раздался второй выстрел. Затем — третий. И еще две пули легли на расстоянии сантиметра от черепа Ходасевича. А он даже не моргнул, и бровью не повел, лежал, словно мертвый. И тут главарь захватчиков наконец убедился, что заложник не симулирует.
— Быстро дуй в машину, — скомандовал он первому подручному, — тащи оттуда из аптечки валерьянку, корвалол, этот, как его, нитроглицерин!
— Думаете, поможет? — поинтересовался первый.
— А я фуй его на фуй! — выкрикнул седовласый и еще раз витиевато выругался.
А Ходасевич так и лежал трупом, не шевелился, только лицо становилось бледнее и бледнее, хотя, казалось, бледнее уже некуда.
Главарь террористов усмехнулся:
— Умер Максим — и хрен с ним. Все равно не жилец. А у нас на такой случай еще один заложник имеется.
Подбежал молодой конвоир:
— Вот, нитроглицерин.
— Поздно пить боржоми, если почки отвалились.
— Так он че, совсем помер?
Седой присел на корточки, брезгливо коснулся холеными пальцами шеи полковника:
— Да нет, похоже, дышит еще.
— Может, ему «Скорую» вызвать?
— Ты гребнулся, что ли? Какая ему тут, на хуторе, на хер, «Скорая»?!
Седовласый выудил из кармана мобильный телефон:
— Надо узнать, как там вторая наша пациентка поживает.
В то же самое время. Таня
Телефон прозвонил раз, другой.
— Это не мой, — удивленно прислушался Добрыня Никитич.
— Как не твой?! — возмутился его партнер. — Из твоего кармана звонит!
— Ах да, — хлопнул себя по лбу Танин спаситель, — я же у Комкова с Подольским их трубы с тел снял!
