рассвело. Но в инфракрасном изображении, передаваемом камерами спутника, был прекрасно различим теплоход типа «река — море» в виде светло-зеленого прямоугольника на темно-зеленом фоне моря. Жилин уменьшил масштаб изображения, «Нахичевань» словно отодвинулась, стала меньше, зато на экране появились три другие изумрудного цвета точки, двигающиеся параллельным курсом чуть впереди. То были торпедные катера, нагнавшие теплоход. Жилин прикинул, что расстояние между ними и «Нахичеванью» составляет километра три-четыре, идут они с потушенными огнями и, конечно же, не видны невооруженным глазом с теплохода. Но они, возможно, заметны на экране радара. Вопрос: насколько внимательно смотрит на этот экран вахтенный помощник капитана и не обнаружит ли он охотящиеся за сухогрузом катера?
— Товарищ генерал, — не выдержал подполковник Жилин, — прошу вас: прикажите мореманам отойти подальше от объекта. Не ровен час, заметят их с «Нахичевани», насторожатся.
— Ну, приказать я им права не имею, не из нашего ведомства хлопцы, а вот посоветовать могу. Установи-ка мне связь с их командиром. Как его там звать?
— Капитан второго ранга Пушков, Дмитрий Михайлович.
— И пусть не отключается, я буду их действия координировать.
— Понял вас, товарищ генерал.
Через минуту он связался с головным катером по спутниковой закрытой линии связи. Жилин ясно представил себе (у него всегда было хорошо развито воображение, потому он и не сделал впечатляющую карьеру в комитете): пять утра, чуть светает, рубка торпедного катера, боевое задание, соленые брызги. качает — на торпедных катерах в любой штиль качает. А тут еще из Москвы звонят с какими-то указивками! Сто морских чертей им в глотку! Впрочем, голос у ответившего с борта катера кавторанга Пушкова оказался вполне корректным. Корректным, но не подобострастным.
— Слушаю, Пушков.
— Сейчас с вами будет говорить первый зампред Федеральной службы безопасности.
— Хорошо.
Вежливо и вполне нейтрально, без чинопочитания и лизоблюдства. Просто «хорошо».
Трубку взял генерал. Одновременно он включил громкую связь, посему ответные реплики Пушкова стали прекрасно слышны подполковнику Жилину.
— Товарищ кавторанг. — сказал зампред, — хочу поблагодарить вас за то, что вы перехватили объект. Однако прошу вас: соблюдайте максимальную осторожность. Пожалуйста, сопровождайте объект совершенно скрытно.
— Они нас не видят.
— Товарищ кавторанг, я беру на себя всю ответственность за данную операцию, поэтому настаиваю: вы ни в коем случае не должны быть обнаружены.
Жилину понравилось это генеральское «я беру на себя всю ответственность». В последнее время все меньше и меньше находится людей, готовых брать на себя ответственность. Тем более всю. Видимо, эта генеральская реплика впечатлила и моремана.
— Кроме того, я настаиваю, — продолжил генерал, — чтобы ваши бойцы проникли на борт «Нахичевани» абсолютно скрытно и захватили корабль быстро и без единого выстрела. Я надеюсь, вы получили чертежи парохода и судовую роль?
— Так точно.
— Повторяю, что использовать огнестрельное оружие нежелательно. Крайне нежелательно. Это очень важно. Очень, кавторанг.
— Будем стараться.
— И еще. Предварительно я назначаю операцию на шесть ноль-ноль Москвы. Но прошу вас не отключаться от связи и начинать действовать только по моему приказу. И о любых изменениях в ситуации немедленно докладывайте. Вам все ясно?
— Так точно. Разрешите один вопрос, товарищ генерал?
— Давайте.
— Чем вызван запрет на использование моими бойцами огнестрельного оружия?
Генерал чуть помедлил, а потом ответил:
— Особым характером груза на борту «Нахичевани».
— Что имеется в виду?
— Большего я вам сказать не могу.
Даже по закрытой, защищенной линии связи генерал не позволил себе назвать вещи своими именами и увеличивать круг лиц, которым известна правда о «Нахичевани». Она, эта правда, держала генерала и прочих немногих осведомленных (включая президента) в колоссальном напряжении. Правда эта стала известна после тщательного анализа экспертами ФСБ картинки, снятой Леней Шангиным. И состояла она в том, что по всем признакам на борту «Нахичевани» находилось бактериологическое оружие.
Таня. Костров
И Таня, и Пастухов молча ждали звонка, мобильник ГЗ прозвонил лишь спустя десять минут.
— Привет, Кирсаныч, — снисходительно бросил в трубку миллионер. — Ну, чем порадуешь? — В ответ в трубке что-то пробурчали, и ГЗ удивленно поднял брови, однако ответил совершенно непроницаемо:
— Понял тебя.
Трубка разразилась целым монологом, интонации звучали самые умоляющие.
— Хорошо-хорошо, — досадливо прервал излияния Пастухов, — разумеется, все строго между нами… Где сейчас находится абонент?
Таня в ожидании замерла, а в трубке снова произнесли целую речь.
— Понял тебя, — остановил словоизвержения Глеб Захарович. — Какой конкретно дом?.. Давай-ка вышли мне немедленно карту с конкретным пеленгом. И следи за всеми передвижениями сигнала, и если его местоположение изменится, тут же мне сообщай.
Миллионер нажал на «отбой».
— Что? Что он сказал? — не выдержала Таня, бросилась к Пастухову.
— Удивительные все-таки творятся вещи… — задумчиво протянул ГЗ. — Борзеет, мягко говоря, народ. Ничего не боится. Никакой не соблюдает конспирации.
Он, кажется, играл с Татьяной — ему нравилось держать ее в напряжении.
— Хватит болтать! — рявкнула выведенная из себя Таня и сама удивилась своей грубости по отношению к человеку значительно старше ее, к тому же заказчику. Воистину, ради своего любимого Валерочки она была готова на все. Пастухов даже опешил от ее резкости, и она сменила тон, проговорила умоляюще:
— Что вы узнали?!
— Номер телефона, с которого звонили на трубку Комкова, зарегистрирован ни много ни мало на Видена Мовсаровича Догаева, которого в миру называют Вилами.
Таня ахнула.
— Так что все сходится, — продолжил ГЗ. — Вашего отчима похитил действительно он. На связь с мертвым Комковым он выходил с хутора Брюховицкий, это в тридцати километрах от Кострова. Мой верный Кирсаныч даже запеленговал, из какого конкретно дома. Сейчас он пришлет мне карту — конкретное месторасположение объекта.
И в этот момент зазвонил Танин телефон. Она взяла лежавшую на мраморной столешнице трубку: номер опять не определился, и ей очень хотелось, чтобы это оказался Ибрагимов — со своей, как она надеялась, «Альфой». После звонка человека, которого ГЗ называл Кирсаныч, надежда снова затеплилась в ней.
