— Потерпишь! — пренебрежительно бросила ей мучительница.
У Тани оставался, пожалуй, только один шанс: сначала освободиться любыми правдами-не правдами от кляпа во рту, а потом уговорить, уболтать, улестить Вику — чтобы она не мучила ее, отпустила.
— Так о чем это я? — спросила себя Витольда. — Черт, засранка! Сбила меня!
И она сильно и болезненно ткнула Татьяну рукой под дых.
Из горла Таня вырвался сдавленный стон.
— Не кричи! — зло бросила ей Вика.
Мучительно наморщила лоб, а затем сказала:
— Ах, вот!.. Этот пансион'.. Там все было так круто!
Крахмальные скатерти. Семь блюд на ужин. Гольф — ненавижу я эти клюшки! Поло на лошадях. Три языка учили Вика доверительно нагнулась к Татьяне — а у той после ее удара слезы на глазах выступили — и проговорила:
— У моего отца много денег. Очень много. Хоть он и милиционер.
Потом расхохоталась и добавила:
— А может, именно потому и много, что милиционер! Как их теперь называют — оборотнями? Оборотнями в погонах?
Татьяна попыталась улыбнуться Вике заткнутым ртом. Она стала настраивать себя на волну сочувствия ей, понимания. Может, в таком случае Витольда захочет вступить с ней в диалог?
— Да ведь за деньги не все купишь. — Вика перешла на доверительный шепот. — Дружбы, например, не купишь. Любви… Я там, в пансионе, была изгоем.
Они третировали меня, все эти девочки из высшего общества. За то, что я русская. За то, что неуклюжей была, неловкой. За то, что они по три-четыре языка знали, а я только один английский еле- еле.
«Сочувствую тебе, Вика. Понимаю», — попыталась сквозь кляп произнести Татьяна. Вышел нечленораздельный сип, а Витольда оборвала ее:
— Не стони!.. — И продолжала горячечным шепотом— У нас все хуже и хуже с этими девками отношения становились. Они подставляли меня. Гадили мне по-всякому. А потом… Однажды ночью… Эти шлюхи собрались… Впятером… Пришли ко мне в комнату.
И… И привязали к кровати… И били. А потом — они изнасиловали меня…
Вика уронила голову, а затем вдруг выкрикнула:
— «Fucken communist piglet, lick! Go, go!» [16] — И грубо расхохоталась.
'He убивай меня, Вика, пожалуйста. Спаси меня.
Я люблю тебя', — снова попыталась проговорить Таня сквозь кляп. Во рту у нее пересохло, и опять получилось одно сипение. На этот раз Витольда даже не обратила на него никакого внимания.
— Но я им отомстила потом… Отомстила… — шептала она. — У нас там девочка появилась, из Баку, и они ее тоже хотели опустить, изгоем сделать… А мы с ней объединились… И однажды ночью пришли к одной из тех — я ее про себя Принцессой называла, хотя никакая она была не принцесса, просто дочка одного английского магната — голубые глазки, белые длинные волосики до плеч, кожа на лице тонкая- тонкая…
И мы с Наирой пришли ночью к этой Принцессе, привязали ее к кровати и сделали с ней все то, что они, эти сволочи, со мной делали…
Вика тяжело задышала, глазки ее разгорелись.
— Как это было приятно, Таня! — сладострастно воскликнула она. — Как же мне было приятно!
«Отпусти! Отпусти! Отпусти меня!» — мысленно внушала ей Таня, не рискуя больше стонать. Она не сводила с нее глаз.
Витольда нагнулась над Татьяной и очень больно сжала ей грудь. Изо всех сил ущипнула ее за сосок.
Таню пронзила острая боль, и она невольно застонала. Вика тут же залепила ей пощечину:
— Молчи!!
Она вскочила и в возбуждении прошлась по комнате. Выкрикнула:
— Они выкинули меня из пансиона! Принцесса, сучка, гадина, нажаловалась на нас! И они вышвырнули нас с Наирой! Вызвали отца! «You have to be glad that we will not sue your daughter, mister Pilipchuk!» [17] И выслали меня из страны!
Витольда остановилась посреди комнаты, изо всех сил сжала кулаки — так, что ногти впились в ладони, — и выкрикнула:
— Сволочи! Сволочи! Сволочи!
«Боже мой! Какой кошмар», — подумала Таня против воли и закрыла глаза. Она устала бороться и постепенно начала погружаться в темное, тупое равнодушие.
«Нет! — остановила она себя. — Нет! Не смей! Не сдавайся!»
И, пользуясь тем, что Витольда была целиком поглощена своими собственными чувствами, она изо всех сил дернула правой, скрытой от мучительницы рукой. Потом — еще и еще раз. Вика не заметила этого, а веревка, сдерживающая Танину руку, кажется, от ее толчков изрядно ослабла.
— А в России он, папашка мой чудный, снова меня запер… — выдохнула Витольда и опять присела на кровать.
Таня перестала дергать рукой — теперь ее мучительница наверняка бы заметила эти движения, — но она чувствовала, кожей ощущала, что веревка сдерживала запястье значительно слабее.
— Частная клиника… Уколы, таблетки… Раз вдень — собеседования с лечащим врачом. «Обстановка доверия и спокойствия», — с сарказмом процитировала она кого-то. — Но я в этой обстановке доверия просто превращалась в растение!.. — выдохнула она. — В траву, в бурьян! Такое состояние возникает, когда ничего не надо. Ничего не хочется. Только есть и спать. Спать и есть. Я и спала по двадцать часов в сутки. А остальное время — ела… И никаких контактов с внешним миром. Никаких посещений.
Вика встала и потерла лоб рукой. Тон ее становился спокойным, ровным, безразличным.
— Да только Михаэль, братик мой, плевал на все эти запреты. Он ко мне по ночам приходил. Кофе мне приносил. И виски, и травку… Ми-ишенька, — ласково протянула она. — Это он посоветовал прикинуться, что я выздоровела. Ни с кем ни о чем не спорить. Со всем соглашаться. Быть, — она усмехнулась, — позитивной. И они меня перевели на амбулаторное лечение. Выпустили.
Витольда снова села на кровать. Потерла рукой лоб.
— Когда это было? Года два назад? Или три? Я вышла… И ходила к врачу — как часы, раз в неделю. Чтобы они ничего не заподозрили… А потом, — мечтательно проговорила она и потянулась, — я исчезла.
Она вдруг нагнулась к Тане и потрепала ее по щеке.
— Мишенька помог мне. У него много денег, у моего Михаэлечки. Он мне паспорт на чужое имя сделал. Да не один. Два, кажется. Или три? И денег давал.
И помогал квартиры снимать. И советовал: нигде на одном месте больше двух-трех месяцев не задерживаться. Вот я и путешествовала. В Москве поживу. В Самаре. Потом опять в Москве. В Питере. В Твери…
Список мест жительства Витольды совпадал с географией убийств. Таня не удивилась этому, ей только вдруг пришла в голову мысль, что, если ей суждено умереть, она хоть узнала на прощание разгадку тайны: кто убивал и почему. И кто покрывал эти убийства: отец Михаэля и Витольды. В голове вспыхнула строчка из Пашиного досье: генерал-лейтенант милиции Иннокентий Пилипчук. Заместитель министра внутренних дел.
Но, боже мой, как ей не хотелось умирать!
И Таня, надеясь, что Витольда увлечена разговором сама с собой, любимой, — еще раз дернула правой рукой. Вика ничего не заметила, а веревка в том месте, где Таня была привязана к спинке кровати, ослабла еще больше.
— Это Мишенька доложил мне, чем ты, Танька, у него интересовалась. Спрашивала, сказал, был ли он в Питере? В Твери? И когда? И еще выясняла, говорит ли он по-английски?.. Все ты правильно делала,
