— А за дочку мою головой мне отвечаешь.
— Так точно, товарищ генерал.
Кобылин, не отрывая дула пистолета от живота Тани, другой рукой погладил ее по груди. Она размахнулась и ударила его правой рукой в лицо. Не попала — тот отшатнулся и плотоядно рассмеялся.
— Живая девочка, игривая, — растягивая губы в улыбке, проговорил он. — Ну, когда тебя замочить?
До любви или после ?
— Эй, — вмешался второй подручный генерала, — ты и мне ее оставь попробовать.
И в этот момент раздался негромкий звон разбитого стекла. Тихо качнулось пламя почти сгоревшей свечи.
Кобылин, второй подручный и генерал стали поворачиваться в сторону окна.
И тут комнату залил невероятно яркий слепящий свет, а через долю секунды раздался ужасающий, нечеловеческий грохот. Б-бам-м!!!
Татьяне показалось, что у нее лопнули барабанные перепонки, а зрачки просто выжгло до самых глазниц. Она непроизвольно зажмурилась изо всех сил — и наступившая темнота и тишина были настолько глубокими, как никогда в ее жизни. И где-то далеко-далеко, как легонькие постукивания костяшками пальцев о дерево, прозвучали три выстрела. Тук. Тук. Тук.
…А когда Татьяна открыла глаза, декорации чудесным образом переменились.
Обе шторы были оторваны, а через разбитое окно проникал яркий свет летнего утра.
«Надо же, уже давно рассвело, — отстраненно подумала Таня, — а я и не заметила».
Вика по-прежнему лежала на полу в той же позе.
Кажется, с нею ничего не случилось, и она как спала, так и продолжала спать.
Рядом с нею распростерлось тело Кобылина. Он лежал навзничь, и его рука с пистолетом покоилась у него на груди. Во лбу красовалась маленькая кровавая дырочка, зато под затылком на ковре натекла целая багровая лужа.
Неподалеку валялось недвижимое тело второго подручного генерала. Половина его лица превратилась в кровавое месиво.
Сам генерал лежал дальше, и Таня со своего места на кровати могла видеть только его неподвижную холеную руку и застывшее пепельно-серое лицо.
А подле нее стоял молодой парень в каске с плексигласовым забралом и в бронежилете. Очевидно, смущаясь, он отводил лицо от Таниного обнаженного тела и развязывал ей ноги. Вторая рука ее уже была свободна.
Вот он закончил свою работу и отошел, и Татьяна рывком села на кровати. Руки и ноги затекли.
Как из-под земли появился отчим. В руках Валерий Петрович держал одеяло.
Ходасевич набросил его Тане на плечи и закутал ее, скрывая от нескромных взглядов.
Он что-то говорил, но Таня после светошумовой гранаты была оглушена и не разбирала ни слова.
— Что??! — громко спросила она.
Отчим улыбнулся. Она увидела рядом с кроватью Пашку. Синичкин тоже смеялся. Валерий Петрович указал на свой рот. «Читай, мол, по губам», — поняла Таня.
— Прости, Танюшка, — прочитала она.
— За что?! — сквозь слезы спросила Таня. И опять, видимо, получилось слишком громко, потому что Павел снова улыбнулся.
— Что я пришел так поздно, — ответил отчим.
Эту фразу Таня уже слышала хорошо.
Глава 11
Одиннадцатое июля, пятница.
День
Таню усадили на заднее сиденье «пежика», хоть она и рвалась за руль. Но на водительское место, несмотря на все ее протесты, водрузился Синичкин.
Длинный Пашка с трудом поместился в кресле крохотного «пежика» — пришлось отодвигать его в крайнее положение. Рядом с Синичкиным устроился отчим. Сиденье пассажира под ним скрипнуло и накренилось.
Таню успел осмотреть врач. Она совсем не пострадала, хотя от светошумовой гранаты по-прежнему шумело в ушах.
Тела генерала Пилипчука, Кобылина и третьего милиционера отправили в морг, на вскрытие. Абсолютно не пострадавшую, однако спящую мертвецким сном Витольду — Вику увезли в больницу при СИЗО «Матросская тишина».
'Отчим договорился со следователем, что все показания Таня даст завтра. А пока он вызвал ее маму, свою бывшую жену Юлию Николаевну, чтобы она с дочерью посидела.
Для Тани по-прежнему было ошеломительно, что на дворе, оказывается, белый день. Они проговорили с Витольдой (точнее, Таня выслушивала ее) целую вечность.
На улицах оказалось полно машин — и кругом люди, люди…
В открытые окна «пежика» доносились развеселые мелодии из соседних автомобилей.
— Валерочка! — спросила с непривычного для нее заднего сиденья Татьяна. — А как ты обо всем догадался?
— Это произошло, к сожалению, поздно, — полуобернулся к ней Ходасевич. — Когда вы уже уехали.
— Я спрашиваю не когда, а как! — прокричала Таня.
Она по-прежнему неважно слышала — или это проспект слишком сильно шумел за окнами?
— На главную мысль меня натолкнул рассказ Паши о нравах в проститутском бизнесе, — ответил отчим. — Я задал себе вопрос: «Почему все три московские проститутки не побоялись маньяка?» Ведь две 1 последние уже знали, что их коллег кто-то убивает, — и все равно очень спокойно впустили убийцу.
Паша излишне резко затормозил на светофоре, и Ходасевич пробурчал:
— Тише, тише! Не дрова везешь!
— И что дальше? — требовательно спросила Татьяна.
— А дальше я вспомнил — уже, кажется, во сне — тексты объявлений убитых проституток. Там у всех в перечне «услуг», помимо, — отчим брезгливо сморщился, — «анала» и «садо-мазо» — был «лесбийский секс». И я подумал: ведь никакому сексуальному насилию — мужскому насилию — жертвы не подвергались. Может, мы и вправду слишком уж ограничили наш поиск — сыновьями власть имущих? Может, преступников надо искать и среди дочерей тоже?.. На следующем светофоре направо, — скомандовал Валерий Петрович Паше.
— Валерочка, он сам знает! — выкрикнула Татьяна. — Не отвлекайся!
— Ну а дальше понятно, — произнес, снова поворачиваясь к ней, отчим. — Чтобы найти компьютер, я поехал посреди ночи в мележский райотдел милиции.
Снова просмотрел Пашин диск. Должен заметить, что среди детей «силовых» начальников дочерей почему-то оказалось намного меньше, чем сыновей.
— У силовиков мужские гены сильные, — скаламбурил Синичкин.
