и спустя пару минут в штабе расследования, расположившемся в комнате отдыха, появился центровой Нычкин.
Варе Кононовой, практикантке без права голоса и самостоятельных действий, Нычкин, откровенно говоря, понравился с первого взгляда. Очень молодое, открытое, загорелое лицо. Южный волнистый чуб. Кошачья грация движений. И ни малейшего выпендрежа, простота во всем — несмотря на то что фамилию молодого Нычкина, восходящей звезды, знала даже невероятно далекая от футбола Варвара.
Опер сказал футболисту:
— Пожалуйста, присядьте, — и добавил: — У нас не допрос. Никакого протокола. Просто беседа. Или, если хотите, опрос свидетеля.
— Опрашивайте, — улыбнулся Нычкин, поудобней устроился в кресле и бросил в сторону Вари откровенный, мужской, призывный взгляд.
Варя отвела глаза, а Малюта продолжал:
— Пожалуйста, расскажите, что вы делали этим вечером и ночью.
— Трахался, — без тени смущения объявил Нычкин.
Варя слегка покраснела и загородилась блокнотом.
— Где? С кем? — оставался серьезным Опер.
— У себя в номере. Со Снежаной.
— Со Снежаной Тимошенко, — уточнил Опер. — Это ваша девушка?
— Сейчас, на данную минуту, — ухмыльнулся Нычкин, — да, она моя девушка.
— Это вы пригласили ее сюда, на базу?
— Да.
— Вы давно знакомы с этой гражданкой?
— Месяца три-четыре, — пожал плечами Нычкин.
— При каких обстоятельствах вы с нею познакомились?
— Почему это вас интересует? — ухмыльнулся допрашиваемый.
— Давайте, Нычкин, — строго сказал Опер, — договоримся с вами о правилах игры. Я задаю вопросы. Вы отвечаете. Если вы не желаете — могу оформить ваше задержание, на трое суток, и отправить вас в отделение. И вас будут спрашивать уже там. И другие люди. Вам все понятно?
— Все, — скривил губы Нычкин.
— Итак?
— Нас со Снежаной убитый познакомил.
— Кондаков?
— Ну да.
— А в каких она, кстати, отношениях состояла с Кондаковым?
— Раньше — в близких, — усмехнулся Нычкин.
— А сейчас?
— А сейчас — не знаю, — скривился футболист. — Сами у нее спросите.
— Итак, вы состояли со Снежаной в интимной связи, — уточнил Опер. — Это длилось в течение трех или четырех последних месяцев. При этом ранее с ней в интимных отношениях состоял Кондаков. Я правильно вас понял?
— Правильно, правильно, — усмехнулся Нычкин. — Оба мы с ней состояли.
— Чем занимается ваша общая с Кондаковым подруга?
— Она вешалка, — с оттенком презрения проговорил Нычкин.
— Вешалка?
— Ну да. Типа модель. По подиумам шляется, одежду показывает. Ну и для журналов снимается иногда.
— Понятно, — протянул Опер и вдруг нанес неожиданный удар: — У вас с убитым были неприязненные отношения?
— С чего вы взяли? — ощетинился Нычкин.
— В газетах пишут, — улыбнулся Малюта, но лицо его оставалось серьезным, а глаза-буравчики ощупывали лицо центрового. — Это соответствует действительности?
— У нас с убитым были обычные отношения, — с нажимом проговорил Нычкин. — Мы с ним играли в одной Команде. Иногда.
Оперу, кажется, удалось достичь своей цели: он отчасти вывел Нычкина из равновесия.
— Как часто вы встречались со Снежаной? За время вашего знакомства? — тут же сменил тему Малюта.
— Раза три. Или четыре, — пожал плечами Нычкин. — У меня разъезды. Как я в Москве бывал, так мы с ней и встречались.
— А Кондаков с ней на протяжении этого периода времени виделся?
— Откуда я знаю?! — почти выкрикнул футболист. Он всерьез разозлился. — Кондаков, если хотите знать, женат!
— Я знаю, — спокойно парировал Опер. — Каким образом Кондаков оказался сегодня в вашей постели? Вы там втроем со Снежаной баловались?
Нычкин выругался и в сердцах ударил кулаком по подлокотнику кожаного кресла.
— Я не педик, чтоб втроем кувыркаться! — злобно проговорил он.
— Тогда как дело было?… Давайте без матерщины. Рассказывайте, гражданин Нычкин. У нас мало времени.
— Объясняю. Первый и последний раз, — сквозь зубы процедил футболист. — Весь вечер я провел со Снежаной. В своем номере. Затем она заснула. Мне не спалось. Я вышел из номера. Пошел сюда, то есть в комнату отдыха. Сел в кресло. Вот в это самое, где сейчас сижу. Стал смотреть телевизор. И закемарил. Прямо в кресле… Ну а проснулся от воплей Снежаны. Показалось, что кричат из моей комнаты. Я побежал к ней. Увидел ее на пороге комнаты. И еще увидел, что в моей кровати лежит этот… Труп… То есть Кондаков. И все! Больше я ничего не знаю!
— Вы ночью какую программу смотрели по телевизору? — вдруг мягко поинтересовался Опер.
— Никакую! — выкрикнул Нычкин. — Все подряд. Щелкал с канала на канал.
— Когда вас разбудил крик Снежаны, — осторожно, словно сеть затягивал, спросил Опер, — в тот момент телевизор работал?
Нычкин словно споткнулся на всем бегу от подката, попавшего в кость. Секунду ничего не отвечал, только беззвучно шевелил губами. Было странно, что его привел в замешательство такой простой вопрос.
— Телевизор? Не работал… — произнес он неуверенно.
— Хорошо, — плотоядно потер руки Опер. — А скажите, этот предмет вам знаком? — и он выложил на журнальный столик карельской березы давешний швейцарский офицерский нож в полиэтиленовом пакете — нож, которым был убит Кондаков. Нож, еще хранящий следы его крови.
Нычкин внезапно побледнел и дернулся, как от удара.
— Не может быть… — тихо, одними губами проговорил-прошелестел он.
Жарища здесь, в Испании, царила невыносимая. Да еще Старшой взялся их гонять по два раза в день. Утром тренировка, вечером тренировка. А каждые три дня — официальная игра. Молодые еще держались, рвались в бой. А старички совсем спеклись, еле ползали.
Вот и сейчас: утренняя тренировка кончилась, когда солнце уже полыхало вовсю. Ближе к полудню оно становилось совсем нестерпимым. Парни-сборники обычно в это время забивались по своим кондиционированным номерам — музыку слушали, читали, дрыхли. Даже на пляж не выползали — ждали вечерней прохлады.
Он вернулся с поля в свой номер, сунул тренировочную форму в мешок из прачечной — пусть стирают. Залез в душ. Тщательно смыл с себя семь потов утренней тренировки. Потом сбрызнулся
