дезодорантом, затем одеколоном.
Вышел из ванной. Соседа по номеру не было.
Он, напевая, нацепил на себя цивильные футболку, шорты, бейсболку, темные очки. Слава богу, здесь, на базе, они живут не как в тюрьме (а еще совсем недавно, при прошлом тренере, тут царили прямо-таки концлагерные строгости). Но теперь можно выходить с территории когда вздумается и идти куда хочешь, если силы, конечно, после тренировок оставались. Жены, а также подружки тоже неподалеку устроились. Всегда можно навестить. Словом, живи полной жизнью, насколько сможешь. Главное, на тренировки и собрания не опаздывай. И к отбою вовремя появляйся. Ну и, конечно, выпивка не приветствуется. Хотя стакан вина или бутылку пива после игры выпить можно — с горя.
А с радости пить у Команды пока повода не было.
Он вышел из ворот базы и пошел по улице, стараясь держаться тенька. Впрочем, здесь, на юге, особенно ближе к полудню, когда солнце шпарит прямо из зенита, тени практически не было — так, узенькая полоска. Солнце, синее небо, белые стены домов — все слепило глаза. На улице ни единого человека. Ленивые горожане предпочитают отсиживаться в кондиционированной прохладе офисов и кафе. В крайнем случае, расслабляются на пляже, рядом со свежим дыханием океана. А они, Команда? Как жеребцы подневольные. Гоняет их тренер по солнцепеку да по жаре…
Слава богу, до гостиницы было идти совсем недалеко — всего три квартала. Не первый раз за границей — знал, куда ее поселить.
Он вошел в гостиничный холл и сразу попал в блаженную прохладу. После яркости дня глаза не сразу привыкли к полусумраку помещения. Он сдернул с лица солнцезащитные очки.
— Буэнос диас, сеньор, — с почтением приветствовал его портье. Он уже знал его в лицо.
— У себя? — спросил он по-испански.
— Да-да, — подобострастно закивал портье. Странно, но сегодня лицо портье выражало к нему почему-то еще большее уважение, чем обычно, хотя, видит бог, он не давал к этому решительно никаких оснований.
Он поднялся по лестнице на второй этаж. Сейчас бы рухнуть на прохладные простыни и забыться. И пусть она сама ласкает его. Он толкнул дверь номера — почему-то не заперто.
— Что это за хрень? — вырвалось у него.
В гостиной номера люкс на пуфике за журнальным столиком сидел мужик. Большой, волосатый, с золотым перстнем. На столике перед ним стоял запотелый стакан колы со льдом. А она, его женщина, стояла у окна и испуганно смотрела на то, как он входит. В ее руках тоже был запотелый стакан. «А они тут неплохо устроились», — мелькнула злая непрошеная мысль.
— Кто это? — резко спросил он у нее, кивнув на незнакомца.
— Ой, ты только не сердись, — быстро, произнесла она, — просто этот сеньор пришел и сказал, что очень хочет с тобой поговорить.
— Что надо? — он резко повернул голову к сеньору.
— У меня есть к вам деловое предложение, — произнес волосатый по-английски. Наверное, откуда-то знал заранее, что футболист этим языком немного владеет.
— Предложение? Что еще за предложение? — спросил он резко.
— Вот, — сказал сеньор и поднял с пола и расположил на журнальном столике небольшой черный чемоданчик, — это только за то, что вы выслушаете меня. — Он щелкнул замками. — Это вас, сеньор, ни к чему не обязывает. Я просто хочу поговорить с вами. — Волосатый откинул крышку чемоданчика и добавил: — Просто поговорить.
С этими словами он подвинул чемодан к игроку.
В чемоданчике были деньги. Много денег. Доллары, связанные в пачки. Наличные.
Он заметил, как она у окна замерла. Как загорелись ее глаза. Она просто не могла отвести взгляд от денег.
— Пожалуйста, — сказал человек с перстнем, обращаясь к игроку, — это гонорар — только за то, что мы поговорим с вами. Эти деньги вас ни к чему не обязывает. Здесь пятьсот тысяч долларов, и они в любом случае после нашего разговора останутся у вас — достигнем мы консенсуса или нет. О'кэй?
— Ну, допустим, о'кэй.
Игрок опустился на пуфик у противоположного угла журнального столика. Собственный голос показался ему глухим и каким-то чужим.
— Однако вы, сеньор, можете заработать еще намного, намного больше, — произнес волосатый и умоляюще прижал руки к собственной груди.
Допрос нападающего Нычкина прервал сильный стук в дверь.
— Кого там черт принес! — досадливо крякнул Опер и крикнул: — Войдите!
В комнату отдыха заглянул следователь Костик. Опер встал со своего места и подошел к двери. Следак что-то зашептал ему.
— Да не бурчи ты под нос! — громко воскликнул Опер. — Здесь все свои.
Он бросил усмешливый взгляд на центрфорварда Нычкина, который хотя и сидел с индифферентным видом, но волей-неволей прислушивался к разговору.
— Сержанты прочесали периметр базы, — громко доложил Оперу следак, — вдоль всего забора прошли.
— Ну и что нашли?
— Ничего. То есть никаких свежих следов.
— Хорошо смотрели?
— Уверяют, что да. Там, говорят, грязища, что твоя контрольно-следовая полоса, и никем не топтанная.
— А что сторож?
— Сторож — тот, что дежурит на КПП, утверждает, что на базу этой ночью никто не входил. И никто, соответственно, с базы не выходил.
— Пьяный?
— Кто?
— Ну, сторож.
— А почему он должен быть пьяным?
— Да потому, что сторожа всегда пьют. Работа у них такая.
— Да не особенно он и пьяный, — слегка смутился Костик. — Так, попахивает от него чуть- чуть.
— А обслуга во флигеле? Ее допросили?
Опер со следаком по-прежнему говорили громко, и Варваре, а также футболисту Нычкину ничего не оставалось делать, как прислушиваться к их диалогу.
— Во флигеле на ночь, — доложил Костик, скашивая свой красивый глаз с длинными мохнатыми ресницами на Варвару, — оставались только две тетеньки: повариха и кастелянша.
— Кто такие?
— Говорю тебе: тетеньки! — усмехнулся юный следователь. — Одной пятьдесят пять лет, другой — шестьдесят два. Обе работают на базе с самого открытия, десять лет. Обе всю ночь спокойно спали и ничегошеньки не слышали.
— А был же тут еще, говорят, какой-то администратор? — нахмурился Опер. — Как его там зовут — Жора, Гера?
— Был, — кивнул следак, — и есть. И зовут его действительно Гера. Но еще вчера, с вечера, около девятнадцати ноль-ноль он уехал в Москву. Обещал вернуться сегодня утром. Так что поговорил я, считай, уже со всеми.
Он вопросительно взглянул на Малютина. Хотя по статусу Костику и полагалось самому выбирать, чем заниматься в рамках расследования, он предпочитал делать то, что скажет Опер. Признавал за ним первенство. Ну а Малютин своим положением лидера охотно пользовался.
— Тогда так, — сказал Опер, — теперь, друг мой, опроси, для ускорения процесса, кого-нибудь из
