— А во сколько вы, Анжела, сюда, на базу, подъехали?
— Да я на часы не смотрела…
— Сюда от Шереметьева езды, наверно, километров шестьдесят, так? Вы ведь никуда не заезжали?
— Нет, — помотала головой Анжела.
— Ну, значит, наверно, вы тут часа в два оказались?
— Да, примерно, — пожала плечами Кондакова, — а что?
Словно не замечая ее вопроса, Опер продолжал:
— А где вы машину отпустили?
— У ворот базы.
— Чего ж дальше-то не проехали? Прямо к корпусу?
— А зачем? — искренне удивилась Кондакова. — Вещей у меня с собой не было, а здесь, на базе, меня никто не тронет. Пройтись хотелось по свежему воздуху. Да и сторожа этого пока добудишься…
— Значит, сторож даже не видел, как вы приехали?
— Да не было его! Или спал. Я под шлагбаумом пролезла и к корпусу пошла. И меня никто не остановил.
— А здесь, в корпусе? Вы никого по дороге не встретили?
Кондакова покачала головой.
— Нет, никого.
— И вы сразу в комнату мужа пошли?
Кондакова закивала. Глаза ее потихоньку стали снова заполняться слезами.
— А откуда вы узнали, в каком конкретно помещении он проживает?
— Он всегда здесь в одной и той же комнате ночует. Я ведь была у него уже тут. Два раза…
Девушка смолкла, и Опер ласково продолжил за нее:
— Значит, вы вошли в корпус. И вы что-то увидели?
— Да, — выдавила из себя Анжелика, — я заглянула в коридор с лестницы и сразу мужа увидела… Он шел по коридору… Быстро… Голый… То есть в одних трусах…
— Он что, вас не заметил?
Кондакова замотала головой.
— Я за угол спряталась. На лестнице… А потом… Потом он шмыг — и в другую комнату зашел… Не в свою… Ну, я к той двери и подошла, потихоньку… Я думала, он там со своим другом, Карповым, выпивает… Ну, я потихоньку подошла к двери и слышу: он там, — лицо девушки передернулось гримасой отвращения, — возится… Бормочет: «Давай, мол, Снежанка»… Типа: «Да брось ты…» Типа: «Не ломайся, давай еще разик, как встарь…»
— А вы уверены, что это он был? А не Нычкин, например?
— Да что ж я, голоса его, что ли, не узнаю! Муж ведь!… Гадость какая!… О-ох!…
Девушка выдохнула и отчаянно закрыла лицо руками — плотно-плотно. Следак с Опером переглянулись.
— А дверь в комнату была заперта? — вкрадчиво спросил оперативник.
— Откуда я знаю! — глухо выкрикнула Анжела.
— Ну, наверное, вы знаете это потому, — осторожненько продолжил Опер, — что сначала затаились. Например, вот здесь, на лестничной площадке.
Опер взял с журнального столика схему базы, нарисованную следователем, и ткнул пальцем в то место, где, по его мнению, находилась Анжела.
— Потом, — продолжал он, — вы дождались, когда из той комнаты, где находился ваш муж, выпорхнула Снежана. — Опер так и сказал поэтично: «Выпорхнула». — Вы не стали выяснять с ней отношения. В конце концов, вы и без того знали, что раньше между нею и вашим мужем была связь. А то, что вы подслушали под дверью, просто и недвусмысленно свидетельствовало об одном: их отношения возобновились. И, увы, не по инициативе Снежаны, связь решил возобновить ваш муж. И тогда вы вошли в комнату, где почивал ваш супруг. И когда увидели его, мирно храпящего после секса с другой женщиной, вы перестали владеть собой…
— Нет! — слабо воскликнула Анжела.
— Да! — с азартом проговорил Опер. — Вы находились в состоянии аффекта. Проще говоря, были не в себе… И вы, Анжела, схватили со столика первое, что попалось под руку. И ударили спящего мужа. Увы! Оказалось, что под руку вам попал перочинный нож, а ударили вы своего супруга прямо в шею…
Кондакова смотрела на майора расширенными от ужаса, непонимающими глазами.
— Давай, Анжелика, — со своего места у двери сочувственно подхватил следователь, — расскажи нам все. Не бойся, тебя не посадят… Убийство, можно сказать, по неосторожности, да еще и в состоянии аффекта… Ты ж ведь не хотела его убивать, правда? Ты только что стала свидетелем супружеской измены… Могу практически гарантировать, что тебя оправдают… Особенно если ты потребуешь суда присяжных. Присяжные у нас жалостливые… Так что давай, Анжелика, расскажи нам всю правду, сними грехе души…
Девушка вскочила и отчаянно выкрикнула:
— Нет! Нет! Это не я! Я не убивала!!!
Опер со следаком переглянулись. Варваре показалось, что они готовы поверить Анжелике. Да и ей самой внутренний голос нашептывал, что Кондакова, жена убитого футболиста, возможно, и вправду не виновата. Даже очень хорошей актрисе трудно сыграть такое неподдельное отчаяние, какое Анжела изображала (изображала ли?) сейчас. Да и вообще: на ее лице за какие-нибудь последние пятнадцать минут отразилось множество эмоций. Сначала, когда она узнала о смерти мужа, непонимание, сменившееся откровенным горем. Потом, когда Опер стал вешать на нее убийство супруга, в глазах Анжелы последовательно отражались удивление, возмущение и, наконец, страх.
«Такую гамму эмоций может, пожалуй, только Мерил Стрип сыграть, — мелькнуло у Вари, — или Инна Чурикова. Если она притворяется — значит, великая актриса. Ей сразу можно „Оскара“ давать!»
К тому же Варе было по-человечески жалко девушку. Шутка ли: Анжелка, довольная и расслабленная, вернулась с отдыха на Цейлоне, предвкушала, наверное, как преподнесет своим появлением супругу сюрприз, который перерастет в бурную ноченьку. А тут… Сначала она убедилась — причем без сомнений, что называется, воочию, — что молодой (и, кажется, любимый) муж ей изменяет, да еще с ее же знакомой. Уже одного этого хватило бы, чтобы испытать настоящий шок. Но мало того. Потом на Кондакову навалилось известие о смерти супруга. А теперь, напоследок, ее саму обвиняют в этом убийстве!… Есть от чего сломаться!
Правда, если бы Варя вдруг узнала, что это все-таки Анжелика в порыве ревности, движимая оскорбленным самолюбием и гневом, убила молодого Кондакова, она бы поняла ее. Не оправдала бы, нет — лишать другого человека жизни нельзя никогда, ни за что, ни за какие его прегрешения! — однако поняла бы. И потому Варваре был очень хорошо ясен ход мыслей Опера: убийство на почве ревности (к тому же в котором оказывались не замешаны футболисты сборной!) было бы самым удачным и подходящим для них, расследователей, исходом дела.
Однако, подчиняясь отнюдь не интересам службы, а сердечному сочувствию, Варвара шагнула к Анжелике (та вся тряслась нервической дрожью). Обняла ее за плечи. Прошептала ей в ухо:
— Все будет хорошо, Анжелка… Все будет хорошо… Я не дам тебя в обиду… Сядь… Может, тебе водички?
Опер с Костиком с удивлением наблюдали за этой сценой, дивясь на неожиданную самодеятельность ранее практически бессловесной Варвары. Темп и ритм допроса сбились, но Опер в данный момент не стал против этого возражать. Кажется, он наконец-то поверил, что Варя кое-что смыслит и кое-чему уже научилась в их деле.
Тело Анжелы обмякло под сильной Вариной рукой. Она послушно опустилась в кресло. Варя протянула ей стакан воды, ранее не допитый девушкой. Анжела судорожно выхлебала несколько глотков. Закрыла лицо руками и опять заплакала навзрыд. Варвара уселась на ручку кресла рядом с нею. Снова обняла ее за плечи. Продолжала утешать, поглаживая по предплечью. Постепенно руки и плечи Анжелы перестали трястись.
